Стихотворения. Поэмы - [42]

На маленькой Земле — зачем же войны,

Зачем же все, что терпит род людской?

Ты знал ли сам, из той глухой Вселенной

Земных своих достигнув берегов,

Какую весть, какой залог бесценный

Доставил нам из будущих веков?

Почуял ли в том праздничном угаре,

Что, сын Земли, ты у нее в гостях,

Что ты тот самый, но другой Гагарин,

Чье имя у потомков на устах?

Нет, не родня российской громкой знати,

При княжеской фамилии своей,

Родился ты в простой крестьянской хате

И, может, не слыхал про тех князей.

Фамилия — ни в честь она, ни в почесть,

И при любой — обычная судьба:

Подрос в семье, отбегал хлеботочец,

А там и время на свои хлеба.

А там и самому ходить в кормильцах,

И не гадали ни отец, ни мать,

Что те князья у них в однофамильцах

За честь почтут хотя бы состоять;

Что сын родной, безгласных зон разведчик,

Там, на переднем космоса краю,

Всемирной славой, первенством навечным

Сам озаглавит молодость свою.

И неизменен жребий величавый,

На нем горит печать грядущих дней.

Что может смерть с такой поделать славой?

Такая даже неподсудна ей.

Она не блекнет за последней гранью,

Та слава, что на жизненном пути —

Не меньшее, чем подвиг — испытанье,—

Дай бог еще его перенести.

Все так, все так. Но где во мгле забвешюй

Вдруг канул ты, нам не подав вестей,

Не тот, венчанный славою нетленной,

А просто человек среди людей;

Тот свойский парень, озорной и милый,

Лихой и дельный, с сердцем не скупым,

Кого еще до всякой славы было

За что любить, — недаром был любим.

Ни полуслова, ни рукопожатья,

Ни глаз его с бедовым огоньком

Под сдвинутым чуть набок козырьком…

Ах, этот день с апрельской благодатью.

Цветет ветла в кустах над речкой Гжатью,

Где он мальчонкой лазал босиком…

1967

На сеновале

Ты помнишь, ночью предосенней, —

Тому уже десятки лет,—

Курили мы с тобой на сене,

Презрев опасливый запрет.

И глаз до света не сомкнули,

Хоть запах сена был не тот,

Что в ночи душные июля

Заснуть подолгу не дает…

То вслух читая чьи-то строки,

То вдруг теряя связь речей,

Мы собирались в путь далекий

Из первой юности своей.

В ту пору не было, пожалуй,

Беды иль радости такой —

С одним из нас — хотя бы малой,—

Чтоб неучастен был другой.

И вот мы вместе покидали

Глухие отчие места,

И столько нам завидных далей

Сулила общая мечта.

Мы не испытывали грусти,

Друзья — мыслитель и поэт,

Кидая наше захолустье

В обмен на целый белый свет.

Мы жили замыслом заветным

Дорваться вдруг

До всех наук —

Со всем запасом их несметным —

И уж не выпустить из рук.

Сомненья дух нам был неведом;

Мы с тем управимся добром

И за отцов своих и дедов

Еще вдобавок доберем.

Мы повторяли, что напасти

Нам никакие нипочем,

Но сами ждали только счастья,—

Тому был возраст обучен.

Мы знали, что оно сторицей

Должно воздать за наш порыв,

В премудрость мира с ходу врыться,

До дна ее разворотив.

Готовы были мы к походу.

Что проще может быть:

Не лгать,

Не трусить,

Верным быть народу,

Любить родную землю-мать,

Чтоб за нее в огонь и в воду.

А если —

То и жизнь отдать.

Что проще!

В целости оставим

Таким завет начальных дней.

Лишь от себя теперь добавим:

Что проще — да.

Но что сложней?

Такими были наши дали,

Как нам казалось, без прикрас.

Когда в безудержном запале

Мы в том друг друга убеждали,

В чем спору не было у нас.

И всласть толкуя о науках,

Мы вместе грезили о том,

Ах, и о том, в каких мы брюках

Домой заявимся потом.

Дивись, отец, всплакни, родная,

Какого гостя бог нанес,

Как он пройдет, распространяя

Московский запах папирос.

Москва, столица — свет не ближний,

А ты, родная сторона,

Какой была, глухой, недвижной,

Нас на побывку ждать должна.

И хуторские посиделки,

И вечеринки чередом,

И чтоб загорьевские девки

Глазами ели нас потом,

Неловко нам совали руки,

Пылая краской до ушей.

А там бы где-то две подруги,

В стенах столичных этажей,

С упреком нежным ожидали

Уже тем часом нас с тобой,

Как мы на нашем сеновале

Отлет обдумывали свой…

И невдомек нам было вроде,

Что здесь, за нашею спиной,

Сорвется с места край родной

И закружится в хороводе

Вслед за метелицей сплошной…

Ты не забыл, как на рассвете

Оповестили нас, дружков,

Об уходящем в осень лете

Запевы юных петушков.

Их голосов надрыв цыплячий

Там, за соломенной стрехой,—

Он отзывался детским плачем

И вместе удалью лихой.

В какой-то сдавленной печали,

С хрипотцей истовой своей

Они как будто отпевали

Конец ребячьих наших дней.

Как будто сами через силу

Обрядный свой тянули сказ

О чем-то памятном, что было

До нас.

И будет после нас.

Но мы тогда на сеновале

Не так прислушивались к ним,

Мы сладко взапуски зевали,

Дивясь, что день, а мы не спим.

И в предотъездном нашем часе

Предвестий не было о том,

Какие нам дары в запасе

Судьба имела на потом.

И где, кому из нас придется,

В каком году, в каком краю

За петушиной той хрипотцей

Расслышать молодость свою.

Навстречу жданной нашей доле

Рвались мы в путь не наугад,—

Она в согласье с нашей волей

Звала отведать хлеба-соли.

Давно ли?

Жизнь тому назад.

1967

«Отыграли по дымным оврагам…»

 Отыграли по дымным оврагам

Торопливые воды весны.

И пошла она сбавленным шагом

В междуречье Пахры и Десны.

Где прямою дорогой, где кружной —

Вдоль шоссе, по закрайкам полей.

И помятые, потные дружно

Зеленя потянулись за ней.

1967

«На дне моей жизни…»

На дне моей жизни,

на самом донышке

Захочется мне

посидеть на солнышке,