Стихотворения. Поэмы - [22]

Как сотни тысяч наших жен,

Что на Дону войсками юга

Противник в бегство обращен,—

С волненьем искренним, сердечным,

Встречая день обычный свой,

Она подумала, конечно,

Не там ли ты и что с тобой?

Когда твой мальчик краснощекий

От школьных сверстников узнал,

Что где-то там, в степях далеких,

Разбит фашистский генерал,—

Он, твой любимец незабытый,

Твой сын и будущий боец,

Он так и понял, — немцы биты:

«Что ж, это бил их мой отец».

Когда твой друг на фронте где-то,

Как ты, мужающий в борьбе,

Читал в тот день свою газету,—

Он тоже вспомнил о тебе.

Не там ли ты, товарищ давний,

С кем он гулял, с кем чарку пил,

Не там ли ты, в той схватке славной

Под Таганрогом немца бил?

И вся родимая держава,

И весь наш тыл, и фронт любой

Несут хвалу и честь по праву

Тебе, товарищ боевой.

Москва и дальний заполярный,

В снега ушедший городок

С одною думой благодарной

Обращены к тебе, браток.

А ты в бою. И бородатый,—

Не до бритья коль взят разгон,—

Похож на русского солдата

Всех войн великих и времен.

На неостывшем вражьем танке,

Подбитом, может быть, тобой,

Ты примостился, чтоб портянки

Перевернуть — и снова в бой.

Хоть, спору нет, тебе досталось.

Не смыты копоть, кровь и пот,

Но та усталость — не усталость,

Когда победа жить дает.

Ты поработал не задаром:

Настанет срок — народ-герой

Сметет врага с земли родной,

И слава первого удара —

Она навеки за тобой.

1941

«Отцов и прадедов примета…»

Отцов и прадедов примета,—

Как будто справдилась она:

Таких хлебов, такого лета

Не год, не два ждала война.

Как частый бор, колосовые

Шумели глухо над землей.

Не пешеходы — верховые

Во ржи скрывались с головой.

И были так густы и строги

Хлеба, подавшись грудь на грудь,

Что, по пословице, с дороги

Ужу, казалось, не свернуть.

И хлеба хлеб казался гуще,

И было так, что год хлебов

Был годом клубней, землю рвущих,

И годом трав в лугах и пущах,

И годом ягод и грибов.

Как будто все, что в почве было,—

Ее добро, ее тепло,—

С великой щедростью и силой

Ростки наружу выносило,

В листву, в ботву и колос шло.

В свой полный цвет входило лето,

Земля ломилась, всем полна…

Отцов и прадедов примета,—

Как будто справдилась она:

Гром грянул — началась война…

1942

Баллада о товарище

Вдоль развороченных дорог

И разоренных сел

Мы шли по звездам на восток,—

Товарища я вел.

Он отставал, он кровь терял,

Он пулю нес в груди

И всю дорогу повторял:

— Ты брось меня. Иди…

Наверно, если б ранен был

И шел в степи чужой,

Я точно так бы говорил

И не кривил душой.

А если б он тащил меня,

Товарища-бойца,

Он точно так же, как и я,

Тащил бы до конца…

Мы шли кустами, шли стерней:

В канавке где-нибудь

Ловили воду пятерней,

Чтоб горло обмануть.

О пище что же говорить,—

Не главная беда.

Но как хотелось нам курить!

Курить — вот это да…

Где разживалися огнем,

Мы лист ольховый жгли,

Как в детстве, где-нибудь в ночном,

Когда коней пасли…

Быть может, кто-нибудь иной

Расскажет лучше нас,

Как горько по земле родной

Идти, в ночи таясь.

Как трудно дух бойца беречь,

Чуть что скрываясь в тень.

Чужую, вражью слышать речь

Близ русских деревень.

Как зябко спать в сырой копне

В осенний холод, в дождь,

Спиной к спине — и все ж во сне

Дрожать. Собачья дрожь.

И каждый шорох, каждый хруст

Тревожит твой привал…

Да, я запомнил каждый куст,

Что нам приют давал.

Запомнил каждое крыльцо,

Куда пришлось ступать,

Запомнил женщин всех в лицо,

Как собственную мать.

Они делили с нами хлеб —

Пшеничный ли, ржаной,—

Они нас выводили в степь

Тропинкой потайной.

Им наша боль была больна,—

Своя беда не в счет.

Их было много, но одна…

О ней и речь идет.

— Остался б, — за руку брала

Товарища она,—

Пускай бы рана зажила,

А то в ней смерть видна.

Пойдешь да сляжешь, на беду,

В пути перед зимой.

Остался б лучше. — Нет, пойду,—

Сказал товарищ мой.

— А то побудь. У нас тут глушь,

В тени мой бабий двор.

Случись что немцы, — муж и муж,

И весь тут разговор.

И хлеба в нынешнем году

Мне не поесть самой,

И сала хватит. — Нет, пойду,—

Вздохнул товарищ мой.

— Ну, что ж, иди… — И стала вдруг

Искать ему белье,

И с сердцем как-то все из рук

Металось у нее.

Гремя, на стол сковороду

Подвинула с золой.

Поели мы. — А все ж пойду,—

Привстал товарищ мой.

Она взглянула на него:

— Прощайте, — говорит,—

Да не подумайте чего…—

Заплакала навзрыд.

На подоконник локотком

Так горько опершись,

Она сидела босиком

На лавке. Хоть вернись.

Переступили мы порог,

Но не забыть уж мне

Ни тех босых сиротских ног,

Ни локтя на окне.

Нет, не казалася дурней

От слез ее краса,

Лишь губы детские полней

Да искристей глаза.

Да горячее кровь лица,

Закрытого рукой.

А как легко сходить с крыльца, —

Пусть скажет кто другой…

Обоих жалко было мне,

Но чем тут пособить?

Хотела долю на войне

Молодка ухватить.

Хотела в собственной избе

Ее к рукам прибрать,

Обмыть, одеть и при себе

Держать — не потерять.

И чуять рядом по ночам,—

Такую вел я речь.

А мой товарищ? Он молчал,

Не поднимая плеч…

Бывают всякие дела,—

Ну что ж, в конце концов

Ведь нас не женщина ждала —

Ждал фронт своих бойцов.

Мы пробирались по кустам,

Брели, ползли кой-как.

И снег нас в поле не застал,

И не заметил враг.

И рану тяжкую в груди

Осилил спутник мой.

И все, что было позади,

Занесено зимой.

И вот теперь по всем местам

Печального пути

В обратный путь досталось нам

С дивизией идти.

Что ж, сердце, вволю постучи,—

Настал и наш черед.