Стихотворения. Поэмы. Проза - [34]

Порой идут, цепляясь в кущах роз.

Людские лики в камнях проступают,

Ряды богов поверженных глядят!

На страже — змеи! Видимы бывают,

Когда их гнезда люди всполошат.

Зловещий свист идет тогда отвсюду;

Играют камни медной чешуей!

Спеши назад! Не то случиться худу:

Нарушил ты обещанный покой.

Покой! Покой… Когда-то тут играла

Людских судеб блестящая волна,

Любовью билась, арфами звучала

И орошалась пурпуром вина.

Свободны были мыслей кругозоры,

Не знала страсть запретного плода,

И мощный царь, — жрецов вещали хоры, —

Мог с божеством поспорить иногда…

Каких чудес дворцы его не знали

В волшебных снах чарующих ночей!

Каких красот в себе не отражали

Часы любви во тьме его очей!

Раз было так: чуть занялась денница,

Полночный пир, смолкая, утихал,

Забылась сном на львиной шкуре жрица,

Верховный жрец последним отплясал.

Еще с утра, с нарочными гонцами,

Проведал царь победу над врагом.

Последний враг! Царь — старший над царями!

Он делит землю только с божеством!

Погасло в нем последнее желанье,

Смутился дух свободой без границ…

И долго царь глядел на пированье

Сквозь полутень опущенных ресниц.

«Ко мне, мой сын!» И до царева ложа,

На утре дней в лучах зари горя,

По ступеням, дремавших не тревожа,

Подходит робко первенец царя.

И царь, приняв от сына поклоненье,

Заре навстречу, звукам арфы вслед,

В словах негромких, будто дуновенье,

Вещал ему последний свой завет:

«Когда мой час неведомый настанет

И сквозь огонь и ароматы смол

Свободный дух в немую вечность канет,

Приемлешь ты в наследие престол.

Свершив обряд, предав меня сожженью,

Как быть должно по старой старине,

Ты этот город обратишь к забвенью,

Построишь новый, дальше, в стороне, —

Чтоб тишина навеки водворилась

Здесь, где замкнет мне смерть мои уста,

Чтоб в ходе лет здесь вновь не зародилась

Людских деяний вечная тщета…

Чтоб никогда ни клики поминанья,

Ни звук молитв в кладбищенской тиши

Не нарушали тихого блужданья,

Свободных снов живой моей души.

Я так устал, я так ищу покоя,

Что даже мысль о полной тишине

Дороже мне всего земного строя

И всех других ясней, понятней мне…»

И божество завет тот услыхало

И, смерть послав мгновенную царю,

В порядке стройном тихо обращало

В палящий день прохладную зарю.

И далеко от этих мест отхлынул

Людских страстей живой круговорот,

Роскошный лес живую чашу сдвинул,

И этих мест чуждается народ.

Змеиный свист здесь слышен отовсюду,

Сверкают камни медной чешуей.

Спеши назад! Не то случиться худу —

Нарушил ты обещанный покой.

Брави

Д.П. Сапиенце

Я был удалым молодцом!

Неслись со струн моей гитары

Любви и молодости чары.

Я был удалым молодцом!

О мне в стенах монастырей

Идет молва, разводят лясы,

И крупный смех колеблет рясы

Святых отцов и матерей.

Не раз гонялися за мной,

Смущались поисками сбиры;

Меняя вслед за мной квартиры,

Не раз гонялися за мной.

В изображении сожгли

Меня, не могши взять в натуре!

То был позор прокуратуре:

В изображении сожгли!

Я знал, где судьям путь лежал, —

Пошел на станцию возницей;

Со мной кто ехал — мчался птицей!

Я знал, где судьям путь лежал…

И помню я, как я их вез.

Дорога кручами бежала.

Они не чуяли нимало,

Зачем, куда и кто их вез.

И обо мне их речь была.

Молчу и слышу за спиною —

Толкуют: как им быть со мною?

Их откровенна речь была…

Узнал я, кто меня продаст,

Какую он получит цену

По уговору за измену, —

Узнал я, кто меня продаст.

Узнал! Но вот изгиб пути.

Над темной кручею обвала

Дорога резкий крюк давала,

Чуть означался край пути.

А судьи ту же речь ведут…

Я обернулся к ним: «Синьоры!

Недаром славны наши горы:

Ведь это я, синьоры, тут!»

Мне не забыть их глупых глаз,

Что вдруг расширились не в меру!

Я разогнал коней к барьеру,

Бичом хватил их в самый раз,

Пустил из рук весь ком вожжей…

Прыжок к скале… Что дальше было,

Как их по кручам вниз дробило, —

Не видел… Жалко мне коней!

Да, был я бравым молодцом!

Неслись со струн моей гитары

Любви н молодости чары…

Да, был я бравым молодцом.

Горящий лес

Л.Б. Вейнбергу

Еду я сквозь гарь лесную

В полночь. Жар палит меня;

Страх какой-то в сердце чую,

Ясно слышу дрожь коня.

По пожарищу заметны

Чудищ огненных черты, —

Безобразны, злы, несметны,

Полны дикой красоты;

Заплетаются хвостами,

Вдоль дымящихся корней

Вьются, щелкают зубами

И трещат из дымных пней.

Пламя близко подступает,

Жар лицо мое палит,

Ум мутится, мысль блуждает, —

Будто тлеет м дымит!

Слышу сказочные были…

Речь идет о чудесах…

Уж не тризну ль тут творили,

Сожигая царский прах?

Мнится: в утренней прохладе,

На кровати расписной,

Царь лежит в большом наряде,

Стиснув меч своей рукой.

Очи мгла запечатлела,

Исказила смерть черты;

На поленницах, вкруг тела,

В груды сложены щиты,

Копья, цепи, луки, брони,

Шкур мохнатые ковры,

В ночь зарезанные кони,

Круторогие туры,

Гусли, бронзовые била

И труба, что, в бой звала,

И ладья, что с ним ходила,

И жена, что с ним жила…

Все сгорело! Стало тише…

След дружинников исчез…

От могильника, все выше,

Стал пылать дремучий лес;

Бьется красными волнами,

Лижет тучи в небесах

И царя, с его делами,

Развевает в дым и прах;

Полон ратью огневою

Чудищ в обликах людских,

Он в погоню шлет за мною

Бестелесных чад своих!

Конь мой мчится, лес мелькает,

Жар сильней, душнее гарь!

Слышу, слышу: окликает,

Нагоняет мертвый царь!

Он, как я, в седле высоком,

Но на огненном коне,