Стихотворения. Поэмы. Проза - [36]

К Николаю-чудотворцу,

Мирликийскому святому,

Караван тащился русский,

А вести пришлось Толстому.

Из Сент-Эльмской цитадели.

Дали крюк! Жаль, по-пустому:

Приближаться б им скорее

Ближе к дому, ближе к дому…

Дом тот — крепость в Петербурге,

Еле конченная кладкой;

Казематы чуть просохли;

Появились для порядка

Царства нового, Петрова…

В царстве — точно лихорадка!

Глухо ходит недовольство

И с Петром играет в прятки.

Во Владимире на Клязьме

В ночь к царице Евдокии

Ходят в келью, скрытно, тайно,

Люди всякие лихие:

На царя куют оковы,

На погибель всей России,

Ходит Глебов с Досифеем,

Лопухин, еще другие!

Извести Петра им надо,

Извести его скорее!

Их надежды, все надежды

В царском сыне Алексее!

Воцарится — уничтожит

Всех замеченных в затеях,

Иностранцев, гладко бритых,

Щеголяющих в ливреях!

Потому: царевич — постник,

Вырос в строгом, древнем чине,

Мыт и чесан по закону,

Бабьей ласкою, и ныне

Он союзников вербует

На подмогу, на чужбине…

Все надежды, все надежды

В Алексее, царском сыне!

К Николаю-чудотворцу

Караван его подходит…

Взгляд царевича больного

Неспокойно, робко бродит;

Он с чухонки Ефросиньи

Тусклых глаз своих не сводит!

Ей одной живет и дышит,

Раскрасавицей находит.

Удивились в храме лики

Византийских преподобных, —

Увидав впервые русских,

Кое в чем себе подобных,

Хоть и в платьях непривычных,

Узких, куцых, неудобных;

Больше всех дивил царевич

Взглядом глаз пугливо-злобных!

И царевич с Ефросиньей

Долго рядышком молились

И, пожертвовав на церковь,

В дальний путь домой пустились;

Путешествия в те годы

Часто месяцами длились…

Обещал им Петр прощенье,

Лишь бы только возвратились!

Не прошло и полугода,

Над Невою, в каземате,

Над царевичем шли пытки,

Не в застенке — при палате;

Потянули всяких грешных

К объясненью и расплате…

Мало ль что у нас бывало

С краю света, в нашей хате!

«Замышлял ли ты, царевич,

Погубить дела Петровы

И разрушить в государстве

Все великие основы?

Ты ковал ли на Россию

В иностранных царствах ковы?

Были ль на цареубийство

Заговорщики готовы?»

Отвечал царевич смутно

Околесные признанья…

Обратились к Ефросинье, —

Поддалась на увещанья!

Все открыла: как, что было,

В чем имелись ожиданья,

Все, что ей царевич выдал

Темной ночью, в час лобзанья!

Черной рабскою душою

Продала, кого любила!

Жизнь не раз уже рабами

Предстоявшим рабству мстила…

Собрал Петр большую думу,

И та дума порешила:

Казни заслужил царевич, —

И не трон ему — могила!..

А уж что за это время

Петр испытывал — словами

Передать нельзя! в грядущем

Дальнозоркими очами

Уж чего не прозревал он?

Говорят, что он, часами

Неподвижен, недоступен, —

Одержим был столбняками!

Не для сладких сантиментов,

Не для временной забавы

Из своих тесал он мыслей

Основания державы!

Неспроста стрельцов сгубил он

В разливной крови расправы

И на дыбу гнал крамолу,

Ассамблеей гладил нравы!

«Погубить ли мне Россию

Или сына? — Бог с ним, с сыном!..»

И поставлен Петр Великий

Над другими исполином!

Как его, гиганта, мерить

Нашим маленьким аршином?

Где судить траве о тыне,

Разрастаясь по-над тыном?

Новгородское предание

Да, были казни над народом…

Уж шесть недель горят концы!

Назад в Москву свою походом

Собрались царские стрельцы.

Смешить народ оцепенелый

Иван епископа послал,

Чтоб, на кобылке сидя белой,

Он в бубны бил и забавлял.

И новгородцы, не переча,

Глядели бледною толпой,

Как медный колокол с их веча

По воле царской снят долой!

Сияет копий лес колючий,

Повозку царскую везут;

За нею колокол певучий

На жердях гнущихся несут.

Холмы и топи! Глушь лесная!

И ту размыло… Как тут быть?

И царь, добравшись до Валдая,

Приказ дал: колокол разбить.

Разбили колокол, разбили!..

Сгребли валдайцы медный сор,

И колокольчики отлили,

И отливают до сих пор…

И, быль старинную вещая,

В тиши степей, в глуши лесной,

Тот колокольчик, изнывая,

Гудит и бьется под дугой!..

Корона патриарха Никона

Ф.М. Маркову

Есть в Патриаршей ризнице — в Москве

Среди вещей, достойных сохраненья,

Предмет большого, важного значенья,

Дававший пищу некогда молве,

Теперь в нем смысл живого поученья,

И этот смысл не трудно уловить…

Корона Никона! В ней — быть или не быть

Царева друга, гордого монаха,

В ней след мечты, поднявшейся из праха;

И так и чувствуешь какой-то смутный страх,

Как бы стоишь у края грозной кручи…

Двум бурям не гудеть из той же самой тучи,

Двум солнцам не светить на тех же небесах!

И так и кажется: с церковного амвона,

Первовестителем духовного закона,

Он, Никон, шествует народ благословить;

Покорный причт толпится; услужить

Торопится… На Никоне корона!

Вот эта самая! По узкому пути

В неясном шепоте проносится толпою,

Что будет летописью, быв сперва молвою:

«Смотри, смотри! Бес вышел мир пасти!

Два ценные венца несет над головою,

Их будет семь! Он в злато облечен,

Идет святителем, в нем бес неузнаваем,

В святом писании он назван Абадонн…

Слыхали ль? Нет? В ночи к палате царской

Кольчатым змеем бес по лестнице всползал,

Играл с венцом царевым, проникал

В синклит духовный и в совет боярский…

Смотри, смотри, как шапка-то горит!

Царев венец на ней не по уставу!

То бес идет! Ведет свою ораву,

Он тех прожжет, кого благословит»…

Молва, молва! В твоем ли беспокойном

Живом сознанье слышится порой,

В намеке быстром, в помысле нестройном,

Призыв набатный силы вечевой!

В твоем ребяческом и странном измышленье