Чтоб этот вызов он из-под стола пролаял.
Не помогли тогда ни жалобы, ни вопли,
Ни слезы старику, да помогла конопля.
Другим его врагом был дерзкий Володкевич,
Что сеймики громил и суд порочил в гневе.
Посланье прочитав, он хлопов кликнул снизу
И возному велел съесть принесенный вызов.
Тот сделал вид, что ест, но, малый расторопный,
Бочком пробрался в дверь и во весь дух — в коноплю!
Хоть вымер на Литве обычай тот столетний —
На вызов отвечать кинжалом или плетью
(И лишь изредка теперь встречали возных бранью),
Протазий полагал, что всё идет, как ране:
Он не служил давно, хоть и просил об этом, —
Быть возным старику — работа не по летам.
Судья его гонцом Фемиды быстрокрылой
И нынче б не послал, да дело спешным было!
Протазий, чуть дыша, развел рукой кустарник
И выглянул: в дому, в конюшнях и на псарнях
Не видно ни души. Дивясь такому чуду,
Поближе он подполз. Вновь смотрит. Тихо всюду!
Тут, малость осмелев, решает возный: "Ну-ка
К окошку подберусь!" Во всем дому — ни звука.
Тогда Протазий наш толкает дверь с размаха
И в графский коридор ступает не без страха.
Безлюдье, как в пустом завороженном замке!
Опасливо держа ладонь на медной клямке,
Протазий громко стал читать судейский вызов.
Вдруг слышатся шаги… Уже, свой сан унизив,
Старик хотел бежать. Но в кухню входит Робак.
Знакомые сошлись и удивились оба.
Заметно, что в поход спешил вельможный шляхтич
Он дворню взял с собой, а дверь оставил настежь.
Видать, вооружал он гайдуков: на полках
Валялись штуцера, патроны и двустволки,
Слесарный инструмент, каким оружье чинят,
Был вынут из мешка и наспех в угол кинут,
Стояли шомпола и порох в банках… Что-то
Не видно, чтобы граф сбирался на охоту!
Коль зайцев он травить уехал, — разве нужно
Для этого ему холодное оружье?
А между тем лежит — тут сабля без эфеса,
Там сабля без ножон… Похоже, граф-повеса
Их слугам раздавал, готовясь к битве жаркой…
Знакомые нашли двух баб в саду фольварка,
Пугнули их, и те сказали поневоле,
Что в Добжин ускакать с дружиной граф изволш
Отвагой шляхтичей и красотой шляхтянок
Прославлено в Литве местечко Добжин. Канул
В былое год, когда Ян Третий, духом твердый,
Под метлы собирал отряды шляхты гордой.
Из Добжина тогда привел к нему хорунжий
Шестьсот панов с людьми, конями и оружьем.
То был счастливый век! А нынче обеднело
Шляхетство, и порой вздыхает: "То ли дело
Бывало в старину? На сеймах, на охотах
Мы ели легкий хлеб! А нынче знай работай,
Как подневольный хлоп!.. Едва лишь не в сермяга|
Гуляют те, что встарь в жупанах и при шпагах
Блистали на балах. На благородных паннах,
В отличье от рубах мужицких домотканых,
Пестреют платьица из ситчиков фабричных,
Но скот пасти они считают неприличным
В лаптях. В свином хлеву, как на паркетах гладких,
Гуляют в башмачках и шерсть прядут в перчатках.
Мужчины там стройны, крепки, широкоплечи.
От прочих на Литве — по чистой польской речи
Легко их отличить. Влиянье ляшской крови
Сказалось в добжинцах. Их волосы и: брови,
Как смоль, черны. Лицом они пригожи сами —
Высоколобые, с орлиными носами.
Кто ни увидит их, всем ясно, что из Польши
Они ведут свой род. Хоть пролетело больше
Четырехсот годов с тех пор, как стаей птичьей
Осели здесь они, — мазурский свой обычай
Всё добжинцы блюдут. Крестя ребят — святого
Всегда берут они из края, им родного.
Пример найти легко: так, ежели папашу
Варфоломеем звать, то сына Матиашем
Окрестят, и когда отца зовут Матеем, —
Наследника наречь должны Варфоломеем.
Привычно нежит слух им звук имен старинных:
Все женщины подряд там Кахны иль Марины,
Чтоб одного с другим не спутать с непривычки, —
У женщин и мужчин есть прозвища и клички.
Те прозвища дают и трусу, и герою,
Одно не подойдет — придумают второе:
Вас этак, скажем, ксендз назвал, крестя в купели,
А в Добжине найти вам прозвище сумели
Похлеще!.. Из него в дома панов окрестных
Страсть клички раздавать проникла повсеместно,
Но, раздавая их, толпа не замечала,
Что в Добжине они берут свое начало
И там они нужны. Везде ж, где их давали
Из моды подражать, — они умны едва ли!
Так Добжинский Матей друзьями против воли
Был прозван "Петушком, сидящим на костеле".
Но с той поры, когда восстание Костюшки
Разбили и в земле похоронили пушки,
Соседи, отменив его былую кличку,
"Забоком" стали звать Матея за привычку,
Чуть ссора закипит, хвататься то и дело
За левое бедро, где сабля встарь висела.
Литвины же его "Матеем средь Матеев"
Прозвали, так как он, господствовать умея,
Был земляками чтим и свой фольварк построил
На площади, между костелом и корчмою.
Старинный тот фольварк, казалось, рухнет скоро.
Виднелся сад в пролом упавшего забора,
Березки средь двора белели, точно свечки…
И всё ж фольварк тот был столицею местечка!
Он был велик. Стена господской половины
Была из кирпича. Конюшни и овины
Теснились вкруг него. На обомшелой крыше,
Как на лугу, ковыль рос, что ни год, то выше.
По ветхим стрехам служб сползали прихотливо
Висячие сады шафрана и крапивы,
Пестрел хвостатый щир ковром цветистых пятен,
Чернели в чердаках окошки голубятен,
На крылышках косых разрезывая воздух,
Вкруг стен вились стрижи и щебетали в гнездах,
А кролики, резвясь, искали у порога
Просыпанный ячмень… короче, если строго
Судить, то этот дом, встарь славный, — напоследки
