Стихотворения ; Пьесы - [23]

Он все же — день… Нет, мы не смеем ныть!

Новое зданье Перевод Ю. Неймана

При каждом новом громовом ударе

Мы убеждались: труд наш — нерушим.

То зданье, что построил пролетарии,

Не дрогнуло под шквалом грозовым.

Горят деревья. Вся земля разрыта.

Вкруг здания клубится сизый дым…

И жертвы, жертвы… Сколько здесь убито!..

Но зданье — как незыблемый гранит.

Его младое племя отстоит.

Колючка Перевод Г. Горского

Горы и долы,

И грохот стремнины.

Рек раздолье,

Песок зыбучий, —

Все, все препоны

Враги воздвигли,

Чтоб нашу поступь

Остановить.

Через преграды

Идем вперед,

Так же как ветры,

Что над горами

Свободно мчатся.

И ты, колючка,

Сдержать нас дерзаешь?!

И, зацепившись

За край штанины,

Ты вспять нас тащишь!

Сталь Перевод Ю. Неймана

Сталь боевая,

Вскрикнув, сломалась,

Гневаясь, мечет

Синие искры:

Жизнь моя — битва,

Смерть моя — пламя,

Вспышками молний

Душа моя

Полчища вражьи

Испепелит.

Мы — это сталь!

Каменный дом Перевод Г. Горского

Наш дом на граните стоит,

И вечен гранит.

Отлит фундамент из стали, —

Твердо мы на ноги встали.

Опять ночь Перевод В. Брюсова

Кругом лежала ночь.

Дремали все недвижно, одиноко,

Объяты страхом; тягостный, глубокий

Сон охраняла ночь.

И если где звенел

Вдруг голос, он звучал так бесприютно…

Лишь тени белые вздыхали смутно:

«О ночь! Где ж твой предел?»

Вновь, как когда-то, ночь…

Кровавый дождь, и буря в бездне черной…

Но молотами бьют бойцы упорно

И не отпустят прочь.

«Нам новый голос прозвенел, —

Поет их молот, — день сиял, хоть краток

Не дрогнем мы, наш шаг не будет шаток.

Мы видим тьмы предел».

Берега Даугавы Перевод Г. Горского

Берега омой, ты, Даугава,

Ты должна омыть их, реченька;

Вековечная волна твоя

Не очистила от пятен их;

Как бы в бурю ты ни пенилась,

Не заблещет пена белая:

В самый светлый полдень солнечный

Бьется в ней заката полымя.

Так омой скорей их, Даугава,

Смой следы жестокой памяти,

Пору рабства, время мерзости,

Муки, детям причиненные

На обоих берегах твоих.

Если мало твоих синих волн, —

Собери все слезы детские.

Берега скорей омой свои,

Пусть свободно волны плещутся

Вместе с думами свободными.

Сердце женщины Перевод Г. Горского

Живет ли мать

В забытьи невинном,

Когда топор

Занесен над сыном?

Невеста будет

Сиять в улыбке,

Когда любимый

Идет на пытки?

И не бледна ли,

Как мел, сестра, ты,

Когда навеки

Уводят брата?

Кто сердцем женщины

В битву поднят, —

Пусть хил и слаб,

Он свершит свой подвиг.

Восторгом женской души

Согрета

Вся сила правды,

Вся мудрость света.

Пускай казнят нас,

Пусть в бездну камнем,

Из сердца женщины

Живыми встанем.

Детские уста Перевод Вл. Невского

Устами детскими

Грядущее поет,

Угрозу старому

Та песнь с собой несет.

Наивным лепетом

И пухом на щеках

Всему отжившему

Она внушает страх.

Путь старый кончится,

Начнется новый путь,

Свершатся детские

Мечты когда-нибудь.

Пусть невелик певец

И песня чуть слышна, —

Но завтра прозвучит

На улицах она.

Устами детскими

Грядущее поет.

Из искры пламя

Ветер разовьет!

Руки Перевод С. Шервинского

Рука моя груба,

И нечувствительны кончики пальцев.

Взор мой неласков,

Не гладко лицо, черты не прекрасны.

Цветисто я говорить по умею.

Не изощрен я в таком, в изящном —

Не было в том нужды!

Мало имел я дела с искусством…

Врагам, однако,

Прямо смотрел я в глаза, —

Видел в их лицах последнюю низость,

Глубочайший позор человека,

Непостижимую злобу зверя,

Жестокость веков первобытных —

Давно позабытую, — хитрость и жажду крови,

Подлость, что волку и то омерзительна,

И ко всему высокому зависть.

Я не видел в них человечности,

Способной жалеть и сочувствовать,

Не видал лица человеческого,

Где не прочел бы в складках глубоких морщин:

«Я — зверь!»

Вот когда огрубела рука моя,

Стали нечуткими кончики пальцев…

Зверя ли гладить рукой в шелковистой перчатке?

Как ласкать его нежными взорами,

Если терзает он жертвы свои

И сородичей

Трупы сжирает?

Мне надо еще всмотреться в людей,

Я должен людей уважать,

Чтоб полюбить их снова.

А ныне лишь братьев своих люблю,

Что в отчаянье рвутся на волю

И в яростной жажде освобожденья

Из когтей своих злобных тиранов

Обагренные кровью встают

Для решительной битвы.

Кто может быть ласков,

Кто может петь прекрасные песни,

Следуя мимо и роз аромат разливая,

Когда на глазах его зверь

Жертву когтит?

Кто тут не бросится в первом порыве на помощь!

И пусть оборвется песня, осыплются розы! —

Кто, человеческим чувством вконец обездоленный?

Есть такие?.. Так это вы!

В стороне стоите испуганно

Насмешка в вашем вопросе:

«Кто прав? Кто ссору затеял?»

Да где же тут ссора? Не ссора терзать беззащитного!

Время ли тут разбирать, кто прав!

Мне надо еще всмотреться в людей…

Но зверь останется зверем,

Лишь когти еще заострятся.

Человек человеком не станет,

И проповедь мягких сердец не впрок,

Пока существуют рабы, под бременем гнущие спину,

И те, кто бременем спину им гнет;

Пока существует власть,

Которой опора — богатство.

Нежность одну лишь знаю: братьев жалеть,

На ноги ставить упавших, скорбь успокаивать,

Утешать утомленных сердца,

Исцелять, утолять красотою

И в мечте открывать им грядущего блеск.

Когда же настанет то время!

Люди сами его приведут.

Низость тогда отойдет от людей,

В жертву не будут вонзаться острые когти,

Пальцы чутки станут и ласковы,

Нежно-сочувственны будут глаза,

Лица — прекрасны и чисты,

Душевно-вкрадчива речь.

Буду я петь вам тогда свои нежные песни, —