Стихотворения - [9]

плывет,

кричит неведомо кому:

«Куда вы все?!

Да разве в этом дело?!»

А в чем оно? Зачем оно? К чему?!!

…Вот черт,

как ничего еще не надоело!

1962

* * *

М. Хуциеву

Мы приедем туда, приедем,

проедем – зови не зови —

вот по этим каменистым,

по этим

осыпающимся дорогам любви.

Там мальчики гуляют, фасоня,

по августу, плавают в нем,

и пахнет песнями и фасолью,

красной солью и красным вином.

Перед чинарою голубою

поет Тинатин в окне,

и моя юность с моей любовью

перемешиваются во мне.

…Худосочные дети с Арбата,

вот мы едем, представь себе,

а арба под нами горбата,

и трава у вола на губе.

Мимо нас мелькают автобусы,

перегаром в лицо дыша…

Мы наездились, мы не торопимся,

мы хотим хоть раз не спеша.

После стольких лет перед бездною,

раскачавшись, как на волнах,

вдруг предстанет, как неизбежное,

путешествие на волах.

И по синим горам, пусть не плавное,

будет длиться через мир и войну

путешествие наше самое главное

в ту неведомую страну.

И потом без лишнего слова,

дней последних не торопя,

мы откроем нашу родину снова,

но уже для самих себя.

1963

ХРАМУЛИ

Храмули – серая рыбка с белым брюшком.

А хвост у нее как у кильки,

а нос – пирожком.

И чудится мне, будто брови ее взметены

и к сердцу ее все на свете крючки сведены.

Но если вглядеться в извилины жесткого дна —

счастливой подковкою там шевелится она.

Но если всмотреться в движение чистой струи —

она как обрывок еще не умолкшей струны.

И если внимательно вслушаться, оторопев, —

у песни бегущей воды эта рыбка – припев.

На блюде простом, пересыпана пряной травой,

лежит и кивает она голубой головой.

И нужно достойно и точно ее оценить,

как будто бы первой любовью себя осенить.

Потоньше, потоньше колите на кухне дрова,

такие же тонкие, словно признаний слова!

Представьте, она понимает призванье свое:

и громоподобные пиршества не для нее.

Ей тосты смешны, с позолотою вилки смешны,

ей четкие пальцы и теплые губы нужны.

Ее не едят, а смакуют в вечерней тиши,

как будто беседуют с ней о спасенье души.

1963

ПОСЛЕДНИЙ МАНГАЛ

Тамазу Чиладзе

Джансугу Чарквиани

Когда под хохот Куры и сплетни,

в холодной выпачканный золе,

вдруг закричал мангал последний,

что он последний на всей земле,

мы все тогда над Курой сидели

и мясо сдабривали вином,

и два поэта в обнимку пели

о трудном счастье, о жестяном.

А тот мангал, словно пес – на запах

орехов, зелени, бастурмы,

качаясь, шел на железных лапах

к столу, за которым сидели мы.

И я клянусь вам, что я увидел,

как он в усердьи своем простом,

как пес, которого мир обидел,

присел и вильнул жестяным хвостом.

Пропахший зеленью, как духами,

и шашлыками еще лютей,

он, словно свергнутый бог,

в духане

с надеждой слушал слова людей…

…Поэты плакали. Я смеялся.

Стакан покачивался в руке.

И современно шипело мясо

на электрическом

очаге.

1963

ФРЕСКИ

1. ОХОТНИК

Спасибо тебе, стрела,

спасибо, сестра,

что так ты кругла

и остра,

что оленю в горячий бок

входишь, как бог!

Спасибо тебе за твое уменье,

за чуткий сон в моем колчане,

за оперенье,

за тихое пенье…

Дай тебе бог воротиться ко мне!

Чтоб мясу быть жирным на целую треть,

чтоб кровь была густой и липкой,

олень не должен предчувствовать смерть…

Он должен

умереть

с улыбкой.

Когда окончится день,

я поклонюсь всем богам…

Спасибо тебе, Олень,

твоим ветвистым рогам,

мясу сладкому твоему,

побуревшему в огне и в дыму…

О Олень, не дрогнет моя рука,

твой дух торопится ко мне под крышу…

Спасибо, что ты не знаешь моего языка

и твоих проклятий я не расслышу.

О, спасибо тебе, расстояние, что я

не увидел оленьих глаз,

когда он угас!…

2. ГОНЧАР

Красной глины беру прекрасный ломоть

и давить начинаю его, и ломать,

плоть его мять,

и месить,

и молоть…

И когда остановится гончарный круг,

на красной чашке качнется вдруг

желтый бык – отпечаток с моей руки,

серый аист, пьющий из белой реки,

черный нищий,

поющий последний стих,

две красотки зеленых, пять рыб голубых…

Царь, а царь,

это рыбы раба твоего,

бык раба твоего…

Больше нет у него ничего.

Черный нищий, поющий во имя его,

от обид обалдевшего

раба твоего.

Царь, а царь,

хочешь, будем вдвоем рисковать:

ты башкой рисковать, я тебя рисовать?

Вместе будем с тобою

озоровать:

бога – побоку,

бабу – под бок, на кровать?!

Царь, а царь,

когда ты устанешь из золота есть,

вели себе чашек моих принесть,

где желтый бык —

отпечаток с моей руки,

серый аист, пьющий из белой реки,

черный нищий, поющий последний стих,

две красотки зеленых,

пять рыб голубых…

3. РАБ

Один шажок

и другой шажок,

а солнышко село…

О господин,

вот тебе стожок

и другой стожок

доброго сена!

И все стога

(ты у нас один)

и колода меда…

Пируй, господин,

до нового года!

Я амбар —

тебе,

а пожар —

себе…

Я рвань,

я дрянь,

меня жалеть опасно.

А ты живи праздно:

сам ешь,

не давай никому…

Пусть тебе – прекрасно,

госпоже – прекрасно,

холуям – прекрасно,

а плохо пусть —

топору твоему!

1963

МАРТ ВЕЛИКОДУШНЫЙ

У отворенных

у ворот лесных,

откуда пахнет сыростью,

где звуки

стекают по стволам,

стоит лесник,

и у него —

мои глаза и руки.

А лесу платья старые тесны.

Лесник качается

на качкой кочке

и все старается не прозевать весны

и первенца принять у первой почки.

Он наклоняется – помочь готов,

он вслушивается,

лесник тревожный,

как надрывается среди стволов

какой-то стебелек неосторожный.

Давайте же не будем обижать

сосновых бабок и еловых внучек,

пока они друг друга учат,