Стихотворения - [8]

словно красный лебедь,

снова

прокричали песнь твою.

И когда пропал в краю

вечных зим,

песчинка словно,

эти два великих слова

прокричали песнь твою.

Мир качнулся.

Но опять

в стуже, пламени и бездне

эти две великих песни

так слились, что не разнять.

И не верь ты докторам,

что для улучшенья крови

килограмм сырой моркови

нужно кушать по утрам.

1962

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

– Мой конь притомился.

Стоптались мои башмаки.

Куда же мне ехать?

Скажите мне, будьте добры.

– Вдоль Красной реки, моя радость,

вдоль Красной реки,

до Синей горы, моя радость,

до Синей горы.

– А как мне проехать туда?

Притомился мой конь.

Скажите пожалуйста,

как мне проехать туда?

– На ясный огонь, моя радость,

на ясный огонь,

езжай на огонь, моя радость,

найдешь без труда.

– А где ж этот ясный огонь?

Почему не горит?

Сто лет подпираю я небо ночное плечом…

– Фонарщик был должен зажечь,

да, наверное, спит,

фонарщик-то спит, моя радость…

А я ни при чем.

И снова он едет один

без дороги

во тьму.

Куда же он едет,

ведь ночь подступила к глазам!…

– Ты что потерял, моя радость? —

кричу я ему.

И он отвечает:

– Ах, если б я знал это сам…

1962

КАРАВАЙ

Вы видели, щиток приоткрывая,

в задумчивой и душной глубине

прищуренные глазки каравая,

когда он сам с собой наедине?

Когда очнуться не хватает мочи,

когда румяный край – под цвет зари,

о чем он думает?

О чем бормочет,

ленивые глотая пузыри?

А в нем живут сгоревшие поленья,

старанья мастериц и мастеров.

Он, как последнее стихотворенье,

и добр, и откровенен, и суров.

И задыхается на белом блюде

от радости рожденья своего…

И кланяются караваю люди

и ломтики уносят от него.

1962

ГЛАВНАЯ ПЕСЕНКА

Наверное, самую лучшую

на этой земной стороне

хожу я и песенку слушаю —

она шевельнулась во мне.

Она еще очень неспетая.

Она зелена как трава.

Но чудится музыка светлая,

и строго ложатся слова.

Сквозь время, что мною не пройдено,

сквозь смех наш короткий и плач

я слышу: выводит мелодию

какой-то грядущий трубач.

Легко, необычно и весело

кружит над скрещеньем дорог

та самая главная песенка,

которую спеть я не смог.

1962

СТИХИ БЕЗ НАЗВАНИЯ

Оле

1

Вся земля, вся планета – сплошное «туда».

Как струна,

дорога звонка и туга.

Все, куда бы ни ехали, только – туда,

и никто не сюда. Все – туда и туда.

Остаюсь я один. Вот так. Остаюсь.

Но смеюсь (я признаться боюсь, что боюсь).

Сам себя осуждаю, корю.

И курю.

Вдруг какая-то женщина (сердце горит)…

– Вы куда?! – удивленно я ей говорю.

– Я сюда… – так влюбленно она говорит.

«Сумасшедшая! – думаю. – Вот ерунда…

Как же можно «сюда», когда нужно – «туда»?!»

2

Строгая женщина в строгих очках

мне рассказывает о сверчках,

о том, как они свои скрипки

на протянутых носят руках,

о том, как они понемногу,

едва за лесами забрезжит зима,

берут свои скрипки с собою в дорогу

и являются в наши дома.

Мы берем их пальто, приглашаем к столу

и признательные расточаем улыбки,

но они очень скромно садятся в углу,

извлекают

свои допотопные скрипки,

расправляют

помятые сюртучки,

поднимают

над головами смычки,

распрямляют

свои вдохновенные усики…

что за дом,

если в нем

не пригреты сверчки

и не слышно их музыки!…

Строгая женщина щурится из-под очков,

по столу громоздит угощенье…

Вот и я приглашаю заезжих сверчков

за приличное вознагражденье.

Я помятые им вручаю рубли,

их рассаживаю

по чину и званию,

и играют они вечный вальс

по названию:

«Может быть, наконец,

повезет мне в любви…»

3

Я люблю эту женщину.

Очень люблю.

Керамический конь увезет нас постранствовать,

будет нас на ухабах трясти и подбрасывать…

Я в Тарусе ей кружев старинных куплю.

Между прочим,

Таруса стоит над Окой.

Там торгуют в базарные дни земляникою,

не клубникою,

а земляникою,

дикою…

Вы, конечно, еще не встречали такой.

Эту женщину я от тревог излечу

и себя отучу от сомнений и слабости,

и совсем не за радости и не за сладости

я награду потом от нее получу.

Между прочим, земля околдует меня

и ее

и окружит людьми и деревьями,

и, наверно, уже за десятой деревнею

с этой женщиной мы потеряем коня.

Ах, как гладок и холоден был этот конь!

Позабудь про него.

И, как зернышко – в борозду,

ты подкинь-ка, смеясь, августовского хворосту

своей белой пригоршней в красный огонь.

Что ж касается славы, любви и наград…

Где-то ходит, наверное, конь керамический

со своею улыбочкой иронической…

А в костре настоящие сосны горят!

4

Вокзал прощанье нам прокличет,

и свет зеленый расцветет,

и так легко до неприличья

шлагбаум руки разведет.

Не буду я кричать и клясться,

в лицо заглядывать судьбе…

Но дни и версты будут красться

вдоль окон поезда,

к тебе.

И лес, и горизонт далекий,

и жизнь, как паровозный дым,

все – лишь к тебе, как те дороги,

которые

когда-то

в Рим.

1962

МУЗЫКА

Симону Чиковани

Вот ноты звонкие органа

то порознь вступают,

то вдвоем,

и шелковые петельки аркана

на горле

стягиваются

моем.

И музыка передо мной танцует гибко,

и оживает все

до самых мелочей:

пылинки виноватая улыбка

так красит глубину ее очей!

Ночной комар,

как офицер гусарский, тонок,

и женщина какая-то стоит,

прижав к груди стихов каких-то томик,

и на колени падает старик,

и каждый жест велик,

как расстоянье,

и веточка умершая

жива, жива…

И стыдно мне за мелкие мои

старанья

и за

непоправимые слова.

…Вот сила музыки.

Едва ли

поспоришь с ней бездумно и легко,

как будто трубы медные зазвали

куда-то горячо и далеко…

И музыки стремительное тело