Стихотворения - [21]

МУЗЫКАНТ

И. Шварцу

Музыкант играл на скрипке – я в глаза ему

глядел.

Я не то чтоб любопытствовал – я по небу летел.

Я не то чтобы от скуки – я надеялся понять,

как способны эти руки эти звуки извлекать

из какой-то деревяшки, из каких-то бледных

жил,

из какой-то там фантазии, которой он служил?

Да еще ведь надо пальцы знать,

к чему прижать когда,

чтоб во тьме не затерялась гордых звуков

череда.

Да еще ведь надо в душу к нам проникнуть

и поджечь…

А чего с ней церемониться? Чего ее беречь?

Счастлив дом,

где голос скрипки наставляет нас на путь

и вселяет в нас надежды…

Остальное как-нибудь.

Счастлив инструмент, прижатый к угловатому

плечу,

по чьему благословению я по небу лечу.

Счастлив он, чей путь недолог,

пальцы злы, смычок остер,

музыкант, соорудивший из души моей костер.

А душа, уж это точно, ежели обожжена,

справедливей, милосерднее и праведней она.

1983

ПРИЛОЖЕНИЕ

Ю. Киму

Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик,

едва твой гимн пространство огласит?

Прислушаться – он от скорби излечит,

а вслушаться – из мертвых воскресит…

Какой струны касаешься прекрасной,

что тотчас за тобой вступает хор,

таинственный, возвышенный и страстный

твоих зеленых братьев и сестер?

Какое чудо обещает скоро

слететь на нашу землю с высоты,

что так легко в сопровожденьи хора

так звонко исповедуешься ты?

Ты тоже из когорты стихотворной,

из нашего бессмертного полка.

Кричи и плачь, авось твой труд упорный

потомки не оценят свысока.

Поэту настоящему спасибо,

руке его, безумию его

и голосу, когда взлетев до хрипа,

он неба достигает своего.

(пластинка, 1986)

* * *

Как наш двор ни обижали,

он в классической поре.

С ним теперь уже не справиться,

хоть он и безоружен.

А там Володя во дворе,

а его струны в серебре,

а его пальцы золотые,

голос его нужен.

Как с гитарой ни боролись —

распалялся струнный звон,

как вино стихов ни портили —

все крепче становилось.

А кто сначала вышел вон,

а кто потом украл вагон —

все теперь перемешалось,

все объединилось.

Может, кто и нынче снова

хрипоте его не рад.

Может, кто намеревается

подлить в стихи елея.

А ведь и песни не горят,

они в воздухе парят.

Чем им делают больнее,

тем они сильнее.

Что ж печалиться напрасно:

нынче слезы лей – не лей,

но запомним хорошенечко

и повод и причину.

Ведь мы воспели королей

от Таганки до Филей.

Пусть они теперь поэту

воздают по чину.

(пластинка, 1986)

ПРИМЕТА

Если ворон в вышине,

дело, стало быть, к войне.

Если дать ему кружить,

если дать ему кружить,

значит, всем на фронт иттить.

Чтобы не было войны,

надо ворона убить.

Чтобы ворона убить,

чтобы ворона убить,

надо ружья зарядить.

Ах, как станем заряжать,

всем захочется стрелять.

А уж как стрельба пойдет,

а уж как стрельба пойдет —

пуля дырочку найдет.

Ей не жалко никого,

ей попасть бы хоть в кого:

хоть в чужого, хоть в свово,

лишь бы всех до одного.

Во и боле ничего!

Во и боле ничего,

во и боле никого,

во и боле никого,

кроме ворона того —

стрельнуть некому в него.

(пластинка, 1986)

* * *

Антон Палыч Чехов однажды заметил,

что умный любит учиться, а дурак – учить.

Скольких дураков в своей жизни я встретил —

мне давно пора уже орден получить.

Дураки обожают собираться в стаю.

Впереди их главный во всей красе.

В детстве я верил, что однажды встану,

а дураков нету – улетели все.

Ах, детские сны мои – какая ошибка,

в каких облаках я по глупости витал.

У природы на устах коварная улыбка…

Видимо, чего-то я не рассчитал.

А умный в одиночестве гуляет кругами,

он ценит одиночество превыше всего.

И его так просто взять голыми руками,

скоро их повыловят всех до одного.

Когда ж их всех повыловят – наступит эпоха,

которую не выдумать и не описать…

С умным – хлопотно, с дураком – плохо.

Нужно что-то среднее. Да где ж его взять?

Дураком быть выгодно, да очень не хочется,

умным – очень хочется, да кончится битьем…

У природы на устах коварные пророчества.

Но, может быть, когда-нибудь к среднему придем.

(пластинка, 1986)

* * *

Песенка короткая, как жизнь сама,

где-то в дороге услышанная,

у нее пронзительные слова,

а мелодия почти что возвышенная.

Она возникает с рассветом вдруг,

медлить и врать не обученная.

Она как надежда из первых рук,

в дар от природы полученная.

От двери к дверям, из окна в окно

вслед за тобой она тянется.

Все пройдет, чему суждено,

только она останется.

Песенка короткая, как жизнь сама,

где-то в дороге услышанная,

у нее пронзительные слова,

а мелодия почти что возвышенная.

(пластинка, 1986)

* * *

Солнышко сияет, музыка играет.

Отчего ж так сердце замирает?…

Там за поворотом, недурен собою,

полк гусар стоит перед толпою.

Барышни краснеют, танцы предвкушают,

кто кому достанется, решают.

Но полковник главный на гнедой кобыле

говорит: «Да что ж вы все забыли:

танцы были в среду, нынче воскресенье,

с четверга – война. И нет спасенья.

А на поле брани смерть гуляет всюду.

Может, не вернемся – врать не буду».

Барышни не верят, в кулачки смеются,

невдомек, что вправду расстаются:

«Вы, мол, повоюйте, если вам охота,

да не опоздайте из похода».

Солнышко сияет, музыка играет.

Отчего ж так сердце замирает?…

(пластинка, 1986)

* * *

В день рождения подарок

приподнес я сам себе.

Сын потом возьмет – озвучит

и сыграет на трубе.

Сочинилось как-то так, само собою,

что-то среднее меж песней и судьбою.

Я сижу перед камином,

нарисованным в углу.