Стихотворения - [52]
Шрифт
Интервал
1921 Харьков
«Четыре года, долгих года…»
Четыре года, долгих года
(Где, что ни шаг, — вперед верста!)
Тебя трепала непогода
Неспроста.
И неспроста на твердой страже
Ты, революции солдат,
Следил, как лицемерил вражий
Циферблат.
Твой взор стал зорок, слух стал тонок,
И сталью налилась рука.
И Запад слушает спросонок
Звон штыка.
Одним он гибель предрекает,
Венки победные — другим.
Пятиугольная мелькает
Звезда сквозь дым.
На ней скрестились серп и молот, —
Труда крещенье таково!
Что зной, что ветер, мрак и холод,
Коль торжество!
Да, торжество единой силы,
Союз рабочих и крестьян!
Буржуазия глаз скосила
На дружный стан.
Надеется и не надеется
Рабов вчерашних одолеть.
Свети, звезда красноармейца,
Пока во мраке свищет плеть!
И впредь, великий воин в мире,
Стой нерушимей верных скал,
Как эти тяжкие четыре
На славной страже ты стоял.
(ноябрь 1921 или февраль 1922)
ШАХТЕРЫ
Все говорим мы о них, а никто не подумал
И лба своего никогда и никто не наморщил
Над тем, как в удушливых норах темно и угрюмо,
Как тяжко, коснея, нависли подспудные толщи.
Все повторяем слова мы о золоте черном,
Лоснящемся жиром веков антраците и коксе…
Но кто из нас вспомнил про яд, что гнездится по зернам,
Про газ, что крадется за теми, кто ходом увлекся?..
Это не он ли взорвался от гулкого жара.
И — грохнули недра во мгле стерегущей, неверной?
Не он ли сгустился алмазной смолою анчара,
Проклятый навек стариком сумасшедшим Жюль Верна?
Черные люди-кроты… закоптелые своды…
Поют катакомбы, поют…
О, запомни, запомни,
Как, вздрагивая, в океанах ревут пароходы,
Как дымы огромные вьются на зорях огромней!
Знаем, что плотью изгнившего ихтиозавра,
Хвощами истлевшими — добела нить накаляя,
Мы молнию держим, чтоб радионосное Завтра
Нам арки воздвигло земного чудесного Рая.
Знаем, что кто-то упорно киркой и лопатой
Долбит, выгребая, залегшее чрево Донбасса…
Знаем…
И что же?
О жизни лохматой, горбатой,
Тяжелой попискивает ротозей-соглядатай
Да спорит ученый…
Но мыслит — рабочая масса.
Слушай, товарищ, что может, что может случиться:
Из домны кипящей прострется рука великана,
Над шахтами твердо приподнимет и выбьет, в зарницах,
Бессмертное слово
«Победа»!
Киркою багряной…
1921
1 МАЯ
Сегодня — солнца, и цветов,
И звонких песен хороводы,
Сегодня шар земной готов
Омолодить свои народы.
Где плоть, где мысль? — Один полет
Туда, в раскрывшиеся дали!
И вдруг… Жестокий, черный лед,
И — выси траурными стали…
Кто это плачет, это кто
Оскал и вопль заносит страшный
Над онемевшей пред бедой
Толпой республиканских граждан?
Знамена кровью не горят,
И гаснет серп, и меркнет молот:
Идет, кладет за рядом ряд
Скелетов человечьих голод.
И только ворон, только волк
(Второй трубит и первый кличет)
Не могут взять в счастливый толк,
Откуда много так добычи…
В душе — тяжелый, чумный лед.
БАСТИЛИЯ
Мы не забыли, как в садах Пале-Рояля
и у кафе Фуа ты пламенно громил
разврат Людовика, о Де-Мулен Камилл,
как дым Бастилию окутал, день вуаля!
Сент-Антуанское предместье наша память,
как раковина жемчуг, помнит и хранит,
и ненавистен башен спаянный гранит,
возлегший, чтоб глухим венком позор обрамить.
Но пали, пали королевские твердыни:
аристократа опрокинул санкюлат!
О Франция!
О времени тяжелый лет!
О беднота воинственная, где ты ныне?
Одряхший мир — в параличе, и участили
события набухший кровью пульс его.
А в недрах зреет — зреет мести торжество
и гибелью грозит последний из Бастилий.
Так.
Рухнет и она.
От пролетарской пули,
кипит и пенится вселенская заря.
И сменим Двадцать Пятым Октября
Четырнадцатое Июля!
«Твой зонтик не выносит зноя…»
Твой зонтик не выносит зноя,
Легко линяет по кольцу,—
Но платье пестрое, цветное
Тебе особенно к лицу.
Ты в революцию пришла в нем,
Смеялась (кто тебя поймет?),
Когда копытом бил по ставням
И заикался пулемет.
Цветное поле пело, тлело
И распадалось на куски,
Зато росло и крепло тело,
Вылущиваясь из тоски.
И все вдруг стало преогромной,
Стремглав летящей мастерской:
Дышали, задыхаясь, домны,
И над ремнями — волчий вой.
И в этом мире, в суматохе,
Геометрическая цель,
Сопя, рождала поршней вздохи,
Сияла в колесе — кольце,
И в этом же, вот в этом мире,
Трудолюбива и легка,
С глазами — и светлей и шире, —
Ты — у станка.
САДОВНИК
И. В. Мичурину
Пчелы роются в цветах недаром,
К наклоненному спеша крыльцу:
Я и сам в погоне за нектаром,
Творческую разношу пыльцу.
То на рыльце (где в основе — завязь)
Сыплется с тычинок пыль, труха,
Чтобы виноград, ядром прославясь,
Загрузил корзины доверха.
Это скрещиванье, опыленье —
Что, как не древесная любовь?
Медленно, однако, поколенье
Лезет семечками из плодов.
А у нас ни сроков, ни охоты
Сохранять врожденное лицо:
Черенок и нож подтянут всходы,
Банка светится уже пыльцой.
Слыша, как под песни комсомолок
Перестраивается страна,
Улыбается в усы помолог:
— Молоды еще мы, старина! —
Над Козловом день — высок, лазурен.
Но куда лучистей воля, ум
У того, кого зовут Мичурин,
Кто в зеленый окунулся шум.
Селекционер, он в мире первый
Показал (трезвейший чародей!),
Сколько превращений и гипербол
Спрятано в растении, в плоде.
Осторожно косточку он вынул
Тут из одного, а там другой
Обернулся к северу малиной —
Накладною шапочкой такой.
Помесь вишни с абрикосом
(или, По-ученому сказать, гибрид)
И цветет и пахнет в щедрой силе, —