Се предреченная звезда,
Что темным бором иногда
Совою окликала нас!..
Грызет лесной иконостас
Октябрь — поджарая волчица,
Тоскуют печи по ковригам,
И шарит оторопь по ригам
Щепоть кормилицы-мучицы.
Ушли из озера налимы,
Поедены гужи и пимы,
Кора и кожа с хомутов,
Не насыщая животов.
Покойной Прони в руку сон:
Сиговец змием полонён,
И синеглазого Васятку
Напредки посолили в кадку.
Ах, синепёрый селезень!..
Чирикал воробьями день,
Когда, как по грибной дозор,
Малютку кликнули на двор.
За кус говядины с печёнкой
Сосед освежевал мальчонка
И серой солью посолил
Вдоль птичьих ребрышек и жил.
Старуха же с бревна под балкой
Замыла кровушку мочалкой.
Опосле, как лиса в капкане,
Излилась лаем на чулане.
И страшен был старуший лай,
Похожий то на баю-бай,
То на сорочье стрекотанье.
Ополночь бабкино страданье
Взошло над бедною избой
Васяткиною головой.
Стеклися мужики и бабы:
«Да, те ж вихры, и носик рябый!»
И вдруг, за гиблую вину,
Громада взвыла на луну.
Завыл Парфён, худой Егорка,
Им на обглоданных задворках
Откликнулся матёрый волк…
И народился темный толк:
Старух и баб-сорокалеток
Захоронить живьём в подклеток
С обрядой, с жалкой плачеёй
И с теплою мирской свечой,
Над ними избу запалить,
Чтоб не достались волку в сыть.
Так погибал Великий Сиг,
Заставкою из древних книг,
Где Стратилатом на коне
Душа России, вся в огне,
Летит ко граду, чьи врата
Под знаком чаши и креста!
Иная видится заставка:
В светёлке девушка-чернавка
Змею под створчатым окном
Своим питает молоком —
Горыныч с запада ползёт
По горбылям железных вод!
И третья восстает малюнка:
Меж колок золотая струнка,
В лазури солнце и луна
Внимают, как поет струна.
Меж ними костромской мужик
Дивится на звериный лик, —
Им, как усладой, манит бес
Митяя в непролазный лес!
Так погибал великий Сиг,
Сдирая чешую и плавни…
Год девятнадцатый, недавний,
Но горше каторжных вериг!
Ах, пусть полголовы обрито,
Прикован к тачке рыбогон,
Лишь только бы, шелками шиты,
Дремали сосны у окон!
Да родина нас овевала
Черёмуховым крылом,
Дымился ужин рыбьим салом,
И ночь пушистым глухарём
Слетала с крашеных полатей
На осьмерых кудрявых братий,
На становитых зятевей,
Золовок, внуков-голубей,
На плешь берестяную деда
И на мурлыку-тайноведа, —
Он знает, что в тяжелой скрыне,
Сладимым родником в пустыне,
Бьют матери тепло и ласки…
Родная, не твои ль салазки,
В крови, изгрызены пургой,
Лежат под Чёртовой Горой!
Загибла тройка удалая,
С уздой татарская шлея,
И бубенцы — дары Валдая,
Дуга моздокская лихая, —
Утеха светлая твоя!
«Твоя краса меня сгубила», —
Певал касимовский ямщик,
Пусть неопетая могила
В степи ненастной и унылой
Сокроет ненаглядный лик!
Калужской старою дорогой,
В глухих олонецких лесах
Сложилось тайн и песен много
От сахалинского острога
До звезд в глубоких небесах!
Но не было напева краше
Твоих метельных бубенцов!..
Пахнуло молодостью нашей,
Крещенским вечером с Парашей
От ярославских милых слов!
Ах, неспроста душа в ознобе,
Матёрой стаи чуя вой! —
Не ты ли, Пашенька, в сугробе,
Как в неотпетом белом гробе,
Лежишь под Чёртовой Горой?!
Разбиты писаные сани,
Издох ретивый коренник,
И только ворон на-заране,
Ширяя клювом в мертвой ране,
Гнусавый испускает крик!
Лишь бубенцы — дары Валдая
Не устают в пурговом сне
Рыдать о солнце, птичьей стае
И о черёмуховом мае
В родной далекой стороне!
Кто вы — лопарские пимы
На асфальтовой мостовой?
«Мы сосновые херувимы,
Слетели в камень и дымы
От синих озёр и хвой.
Поведайте, добрые люди,
Жалея лесной народ,
Здесь ли с главой на блюде,
Хлебая железный студень,
Иродова дщерь живет?
До нее мы в кошеле рысьем
Мирской гостинец несем:
Спаса рублёвских писем, —
Ему молился Анисим
Сорок лет в затворе лесном!
Чай, перед Светлым Спасом
Блудница не устоит,
Пожалует нас атласом,
Архангельским тарантасом
Пузатым, как рыба-кит!
Да еще мы ладим гостинец: —
Птицу-песню пером в зарю,
Чтобы русских высоких крылец,
Как околиц да позатылиц,
Не минуть и богатырю!
Чай, на песню Иродиада
Склонит милостиво сосцы,
Поднесет нам с перлами ладан,
А из вымени винограда
Даст удой вина в погребцы!»
Выла улица каменным воем,
Глотая двуногие пальто. —
«Оставьте нас, пожалста, в покое!..»
«Такого треста здесь не знает никто…»
«Граждане херувимы, — прикажете авто?»
«Позвольте, я актив из кима!..»
«Это экспонаты из губздрава…»
«Мильционер, поймали херувима!..»
«Реклама на теплые джимы?..»
«А!.. Да!..Вот… Так, право…»
«А из вымени винограда
Даст удой вина в погребцы…»
Это последняя Лада,
Купава из русского сада,
Замирающих строк бубенцы!
Это последняя липа
С песенным сладким дуплом,
Знаю, что слышатся хрипы,
Дрожь и тяжелые всхлипы
Под милым когда-то пером!
Знаю, что вечной весною
Веет березы душа,
Но борода с сединою,
Молодость с песней иною
Слёзного стоят гроша!
Вы же, кого я обидел
Крепкой кириллицей слов,
Как на моей панихиде,
Слушайте повесть о Лидде —
Городе белых цветов!
Как на славном индийском помории,
При ласковом князе Онории,
Воды были тихие стерляжие,
