Стихотворения - [34]

И на погосте кровью алой

Заплакал глиняный Христос…

Отколе взялся Алконост,

Что хитро вырезан Алёшей:

«Я за тобою по пороше!

Летим, сестрица, налегке

К льняной и шёлковой реке!»

Не стало кружевницы Прони…

С коклюшек ускакали кони,

Лишь златогривый горбунок,

За печкой выискав клубок,

Его брыкает в сутемёнки,

А в горенке по самогонке

Тальянка гиблая орёт —

Хозяев новых обиход.

* * *

Степенный свёкор с Силивёрстом

Срубили келью за погостом,

Где храм о двадцати главах,

В нем Спас в глазуревых лаптях.

Который месяц точит глина,

Как иней ягодный крушина,

Из голубой поливы глаз

Кровавый бисер и топаз,

Чудно, болезно мужичью

За жизнь суровую свою,

Как землянику в кузовок,

Сбирать слезинки с Божьих щек.

Так жили братья. Всякий день,

Едва раскинет сутемень

Свой чум у таежных полян,

В лесную келью, сквозь туман,

Сорока грамоту носила.

Была она четверокрыла,

И, полюбив налимье сало,

У свёкра в бороде искала.

Уж не один полет воочью

Сильвёрст за пазухой сорочьей

Худые вести находил,

Писал их столпник, старец Нил.

Он на прибрежии Онега

Построил столп из льда и снега,

Покрыл его дерном, берестой,

И тридцать лет стоит невестой

Пустынных чаек, облаков

И серых беличьих лесов.

Их немота родила были,

Что белки столпника кормили.

Он по-мирскому стольный князь,

Как чешуёй озёрный язь,

Так ослеплял служилым златом

Любимец царские палаты,

Но сгибло всё! Нил на столпе —

Свеча на таежной тропе,

В свое дупло, как хризопрас,

Его укрыл звериный Спас!

* * *

Однажды птица прилетела

Понурою, отяжелелой

И не клевала творожку.

Сильвёрст желанную строку

У ней под крылышком сыскал:

«Готовьтесь к смерти», — Нил писал.

Ударили в било поспешно…

И, как опалый цвет черешни,

На новоселье двух смертей

Слетелись выводки гусей.

Тетерева и куропатки,

Свистя крылами, без оглядки,

На звон завихрились из пущ.

И молвил свёкор: «Всемогущ,

Кто плачет кровию за тварь!

Отменно знатной будет гарь,

Недаром лоси ломят роги,

Медведи, кинувши берлоги,

С котятами рябая рысь

Вкруг нашей церкви собрались!

Простите, детушки, убогих!

Мы в невозвратные дороги

Одели новое рядно…

Глядят в небесное окно

На нас Аввакум, Феодосий…

Мы вас, болезные, не бросим,

С докукою пойдем ко Власу,

Чтоб дал лебёдушкам атласу,

А рыси выбойки рябой…

Живите ладно меж собой:

Вы, лоси, не бодайтесь больно,

Медведихе — княгине стольной

От нас в особицу поклон: —

Ей на помин овса суслон,

Стоит он, миленький, в сторонке…

Тетёркам пестрым по иконке, —

На них Кровоточивый Спас, —

Пускай помолятся за нас!»

«Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко», —

Воспела в горести великой

На человечьем языке

Вся тварь, вблизи и вдалеке.

Когда же церковь-купина

Заполыхала до вершины,

Настала в дебрях тишина

И затаили плеск осины.

Но вот разверзлись купола,

И вьявь из маковицы главной

На облак белизны купавной

Честная двоица взошла.

За нею трудница-сорока

С хвостом лазоревым, в тороках…

Все трое метятся писцом

Горящей птицей и крестом.

* * *

Не стало деда с Силивёрстом…

С зарей над сгибнувшим погостом,

Рыдая, солнышко взошло

И по-над-речью, по-над-логам

Оленем сивым, хромоногим

Заковыляло на село.

Несло валежником от суши,

Глухою хмарью от болот,

По горенкам и повалушам

Слонялся человечий сброд.

И на лугу, перед моленной,

Сияя славою нетленной,

Икон горящая скирда: —

В огне Мокробородый Спас,

Успение, Коровий Влас…

Се предреченная звезда,

Что в карих сумерках всегда

Кукушкой окликала нас!

Да молчит всякая плоть человеча:

Уснул, аки лев,

Великий Сиг!

Икон же души с поля сечи,

Как белый гречневый посев,

И видимы на долгий миг,

Вздымались в горнюю Софию…

Нерукотворную Россию

Я, песнописец Николай,

Свидетельствую, братья, вам!

В сороковой полесный май,

Когда линяет пестрый дятел

И лось рога на скид отпятил,

Я шел по Унженским горам.

Плескали лососи в потоках,

И меткой лапою, с наскока,

Ловила выдра лососят.

Был яр, одушевлён закат,

Когда безвестный перевал

Передо мной китом взыграл.

Прибоем пихт и пеной кедров

Кипели плоскогорий недра,

И ветер, как крыло орла,

Студил мне грудь и жар чела.

Оледенелыми губами

Над росомашьими тропами

Я бормотал: «Святая Русь,

Тебе и каторжной молюсь!

Ау, мой ангел пестрядинный,

Явися хоть на миг единый!»

И чудо! Прыснули глаза

С козиц моих, как бирюза!

Потом, как горные медведи,

Сошлись у врат из тяжкой меди.

И постучался левый глаз,

Как носом в лужицу бекас, —

Стена осталась безответной.

И око правое — медведь

Сломало челюсти о медь,

Но не откликнулась верея,

Лишь страж, кольчугой пламенея,

Сиял на башне самоцветной.

Сластолюбивый мой язык,

Покинув рта глухие пади,

Веприцей ринулся к ограде,

Но у столпов, рыча, поник.

С нашеста рёбер в свой черёд

Вспорхнуло сердце — голубь рябый,

Чтобы с воздушного ухаба

Разбиться о сапфирный свод.

Как прыснуть векше, — голубок

В крови у медного порога!..

И растворились на восток

Врата запретного чертога.

Из мрака всплыли острова,

В девичьих бусах заозерья,

С морозным Устюгом Москва,

Валдай-ямщик в павлиньих перьях,

Звенигород, где на стенах

Клюют пшено струфокамилы,

И Вологда, вся в кружевах,

С Переяславлем белокрылым.

За ними Новгород и Псков —

Зятья в кафтанах атлабасных,

Два лебедя на водах ясных —

С седою Ладогой Ростов.

Изба резная — Кострома,

И Киев — тур золоторогий

На цареградские дороги

Глядит с Перунова холма.

Упав лицом в кремни и гальки,

Заплакал я, как плачут чайки