Стихотворения и поэмы - [15]

Идололатрией в последний раз звеня,

На брег один, без Эвридики,

Сквозь Ахеронт пронесся я.

1926

Ночь

И мы по опустевшему паркету

Подходим к просветлевшим зеркалам.

Спит сад, покинутый толпою,

Среди дубов осина чуть дрожит

И лунный луч, земли не достигая,

Меж туч висит.

И в глубине, в переливающемся зале,

Танцуют, ходят, говорят.

Один сквозь ручку к даме гнется,

Другой медлительно следит

За собственным отображеньем,

А третий у камина спит

И видит Рима разрушенье.

И ночь на парусах стремится,

И самовольное встает

Полулетящее виденье:

– Средь вас я феникс одряхлевший.

В который раз, под дивной глубиной

Неистребимая, я на костре воскресну,

Но вы погибнете со мной. —

– Спокойны мы, за огненной заставой

Ты временно забудешь нас.

Но в глубине глухих пещер

Стоит твое изображенье,

Оно развеяно везде

И связано с тобою нераздельно,

Куда б ни залетела ты,

Ты свой состав не переменишь. —

Сквозь дым и жар Психея слышит

Далекий погребальный звон.

Ей кажется – огонь чужое тело ломит.

Пред нею возникает мир

Сперва в однообразии прозрачном.

1926

На лестнице я как шаман…

На лестнице я как шаман

Стал духов вызывать

И появились предо мной

И стали заклинать:

«Войди в наш мир,

Ты близок нам.

Уйди от снов земли,

Твой прах земной

Давно истлел.

Пусть стянут вниз

Лишь призрак твой,

Пусть ходит он средь них,

Как человек, как человек, молчащий человек».

И хохотали духи зло.

У лестницы толпа

Тянула вниз, тянула вниз

Мой призрак, хлопоча.

Ангел ночной стучит, несется…

Ангел ночной стучит, несется

По отвратительной тропинке,

Между качающихся рож:

«Пусть мы несчастны, размечает,

Должны подруг мы охранить

И вопль гармонии ужасной

Сияньем света охватить».

И ноги сгибнувшей подруги

Он плача лобызать готов.

Вот дверь открылась

И с цветами идет мне сон свой рассказать,

И говорит: «Ты бледен странно,

Идем на кладбище гулять».

Вокруг могилки и цветочки,

И крестики и бузина.

И по могилкам скачут дети

И сердцевины трав едят.

И силюсь увести подругу

Под опьяняющую ночь.

Столбы ограды забиваю,

Краду деревья – расставляю,

И здание сооружаю.

И снится ей, что мы блуждаем

Как брат с сестрой,

Что позади остался свист пустынной

Что вечно существуем мы.

Звук О по улицам несется…

Звук О по улицам несется,

В домах затушены огни,

Но человека мозг не погасает

И гоголем стоит.

И удивляются ресницы:

«Почто воскреснул ты,

Иль на небе горят зеницы

И в волосах – цветы».

В венках фиалковых несется

Веселый хоровод:

«Пусть дьяволами нас считает

Честной народ.

В пустыне мы,

Но сохраняем

Свои огни.

И никогда мы не изменим,

Пусть нас костят орлы.

Пусть будем жаждою томиться

И голодать.

К скале прикованный над нами

Прообразом висишь,

Твои мы дети и иначе

Не можешь поступить».

Музыка

В книговращалищах летят слова.

В словохранилищах блуждаю я.

Вдруг слово запоет, как соловей —

Я к лестнице бегу скорей,

И предо мною слово точно коридор,

Как путешествие под бурною луною

Из мрака в свет, со скал береговых

На моря беспредельный перелив.

Не в звуках музыка – она

Во измененье образов заключена.

Ни О, ни А, ни звук иной

Ничто пред музыкой такой.

Читаешь книгу – вдруг поет

Необъяснимый хоровод,

И хочется смеяться мне

В нежданном и весеннем дне.

1926

За ночью ночь пусть опадает…

За ночью ночь пусть опадает,

Мой друг в луне

Сидит и в зеркало глядится.

А за окном свеча двоится

И зеркало висит, как птица,

Меж звезд и туч.

«О, вспомни, милый, как бывало

Во дни раздоров и войны

Ты пел, взбегая на ступени

Прозрачных зданий над Невой».

И очи шире раскрывая,

Плечами вздрогнет, подойдет.

И сердце, флейтой обращаясь,

Унывно в комнате поет.

А за окном свеча бледнеет

И утро серое встает.

В соседних комнатах чиханье,

Перегородок колыханье

И вот уже трамвай идет.

1926

Два пестрых одеяла…

Два пестрых одеяла,

Две стареньких подушки,

Стоят кровати рядом.

А на окне цветочки —

Лавр вышиной с мизинец

И серый кустик мирта.

На узких полках книги,

На одеялах люди —

Мужчина бледносиний

И девочка жена.

В окошко лезут крыши,

Заглядывают кошки,

С истрепанною шеей

От слишком сильных ласк.

И дом давно проплеван,

Насквозь туберкулезен,

И масляная краска

Разбитого фасада,

Как кожа, шелушится.

Напротив, из развалин,

Как кукиш между бревен

Глядит бордовый клевер

И головой кивает,

И кажет свой трилистник,

И ходят пионеры,

Наигрывая марш.

Мужчина бледносиний

И девочка жена

Внезапно пробудились

И встали у окна.

И, вновь благоухая

В державной пустоте,

Над ними ветви вьются

И листьями шуршат.

И вновь она Психеей

Склоняется над ним,

И вновь они с цветами

Гуляют вдоль реки.

Дома любовью стонут

В прекрасной тишине,

И окна все раскрыты

Над золотой водой.

Пактол ли то стремится?

Не Сарды ли стоят?

Иль брег александрийский?

Иль это римский сад?

Но голоса умолкли.

И дождик моросит.

Теперь они выходят

В туманный Ленинград.

Но иногда весною

Нисходит благодать:

И вновь для них не льдины.

А лебеди плывут,

И месяц освещает

Пактолом зимний путь.

1926

Эллинисты

Мы, эллинисты, здесь толпой

В листве шумящей, вдоль реки,

Порхаем, словно мотыльки.

На тонких ножках голова,

На тонких щечках синева.

Блестящ и звонок дам наряд,

Фонтаны бьют, огни горят,

За парой парою скользим

И впереди наш танцевод

Ступает задом наперед.

И волхвованье слов под выпуклой луной

И образы людей исчезли предо мной,

И снова выплыл танцевод.

За ним толпа гуськом идет.

И не подруга – госпожа