Стихотворения и поэмы - [48]

                Как, ломая хрупкий иней

                И над пропастью скользя,

                К аллавердской ночи синей

                С гор спускаются друзья.

                За хевсурскими быками

                Кони пшавов на гребне,

                С Алазани рыбаками

                Гор охотники в родне.

                Словно шел я убедиться,

                Что измятый, старый шлем

                Был воинственною птицей,

                Приносившей счастье всем.

                Что, храня теперь слепого

                В алазанской стороне,

                Он, как дружеское слово,

                Сквозь года кивает мне.

Подходил рассвет, и роща отгремела и погасла,

Мир вставал седым и хмурым, бубен умер на заре,

Запах пота и полыни, в угли пролитого масла,

Птицы крик — и в роще сизый след поводьев на коре.

Обнажились вмиг вершины, словно их несли на блюде

И закрыли облаками от объевшихся гостей,

А под бурками вповалку непробудно спали люди,

Как орехи, волей вихря послетавшие с ветвей,

Ниже, в сторону Телава, спали лошади, упавши,

Спали угли, в синь свернувшись, спали арбы и шатры,

Спали буйволы, как будто были сделаны из замши,

Немудреные игрушки кахетинской детворы.

За Гомборами скитаясь, миновав Телав вечерний,

Я ночные Алла-Верды видел в пышности во всей,

Дождь накрапывал холодный, серебром и старой чернью

Отчеканенные, спали лица добрые друзей.

Я наткнулся на барана с посиневшими щеками,

Весь в репейнике предсмертном, грязным боком терся он

О забытую попону, о кусты, о ржавый камень,

И зари клинок тончайший был над шеей занесен.

1935

136. «Я, как лезгин, смотрел с заветной кручи…»

Я, как лезгин, смотрел с заветной кручи

На Алазани белый ремешок,

И подо мной раскачивались тучи,

Сквозь эти тучи самолет прошел.

Следили горы за гуденья силой,

Как птицы за полетом стрекозы,

И предков кровь, что лица заострила,

На мир смотреть учила сверху вниз.

Стал самолет в лазурь полей снижаться,

Своим гуденьем сердце веселя,

Стояли горцы, бросив улыбаться,

Внизу цвела Кахетии земля.

Шло дело к ночи. В темноту баллады

Лишь стоит нам рассказ перенести,

Задышим мы пожаров долгим чадом,

Услышим пули по всему пути.

Увидим, как дымились Цинандали

И крепости взлетали в простоте,

Свидетелей ущелья поглощали,

Аулов сто пылало вслед за тем.

Но нет мюридов… Нет Орбелиани,

Нет Чавчавадзе… Только огоньки

Шли винными совхозами в тумане,

Хлопковыми полями у реки.

Победы большевистские утехи

Нам говорили: если поспешить,

То можем мы спуститься в Лагодехи,

У очагов сесть, бурки обсушить.

И, не шумя излишними страстями,

Хлебать хинкал, заправив чесноком,

Старинными делиться повестями,

Не вымещая злобы ни на ком.

И кахетинец будет черноусый

С лезгином пить до самого утра,

Для горных дев подарит гостю бусы,

Любимые кусочки серебра.

1935

137. СМЕРТЬ

Старик стоял в купели виноградной,

Ногами бил, держась за столб рукой,

Но в нем работник яростный и жадный

Благоговел пред ягодной рекой.

Гремел закат обычный, исполинский,

Качались травы, ветер мел шалаш,

Старик шагнул за край колоды низкой,

Вошел босой в шалашный ералаш.

Худые ноги насухо он вытер,

Смотрел туда, долины старожил,

Где в море листьев, палок, перекрытий

Сверкали лозы, падали ножи.

Всё выведено было черной тушью,

Какой-то кистью вечно молодой,

Он, горсть земли зажав, прилег и слушал,

Шуршал в руке кремнистый холодок,

И холодок шел по кремнистым жилам,

Лежал, к земле прижавшись, не дрожа,

Как будто бы передавая силу

Тем смуглым лозам, людям и ножам.

Журчал в купели теплый сок янтарный,

И солнце, сжато облачной грядой,

Столы снегов залив лиловым жаром,

Распаренным висело тамадой.

1935

138. ШОФЕР

Из духана небольшого на порог свинцовой ночи

Он выходит, разминаясь, у него веселый нрав.

Он шофер и кахетинец, кизикийски прост и прочен,

С ним лечу лихой дорогой от Сигнаха на Телав.

Лишь возов высоких тени, рощи в сумраке кромешном,

Лишь смерчей песчаных, пыльных неживые завитки,

Хруст, как будто чьи-то кости распадаются поспешно,—

То дробим мы позвоночник пересохшей в дым реки.

Сбоку реет рой неверный зыбких сел, садов, прохожих,

Как из аспидного ада, поездной гудит гудок,

Мы взлетаем над обрывом, — небольшую жизнь я прожил,

Вот такой пустынной ночью, может быть, и выйдет срок.

Остановка на мгновенье перед домиком кремнистым.

Свет. Целуется шофер мой с юной женщиной в платке.

Вновь возы, смерчи и броды, рассекаемые свистом,

Будто гонит с нами рядом тень вселенной налегке.

Ничего не разобрать уж — даже тучи задымились.

Словно в бегство от поспешной той любви летим во тьму,

Вдруг мелькнули кипарисы, как особенная милость,

Это значит — я доставлен прямо к дому моему.

И шофер мне простодушно говорит: «Теперь обратно,

Я к утру вернуться должен от Телава на Сигнах».

Вслед глядел я — предо мною снова ночь сверлили пятна:

Это мчался гладиатор в славы собственной лучах.

1935

139–140. БАШНИ СИГНАХА

1. «Вы — сестры башням тем…»

Вы — сестры башням тем,

Что встали над Ушгулом,

Но я не пьян — я нем

Пред вашим сном сутулым.

Да, осень и вино,

Здесь безупречны вина,

А осенью родной

Сигнахец пьет их львино.

Зубами он берет

Стакан — и в горло разом,

Как будто воду льет

Или теряет разум.

Стакан, что пуст и прост,

Он ртом швыряет в воздух,