Стихотворения и поэмы - [13]

уже едва жива, едва жива…

Забьется муха в ужасе, но вновь

прервет свой полузвук не сознавая…

У жидких кленов

горлом

хлещет кровь…

18. Видение

Вчера, о смерти размышляя…

Н. Заболоцкий

Косматый лес, в лишайниках, в грибах,

завел меня, как злобный провожатый,

в гнилые чащи, в сумрак суковатый,

где из-под каждой кочки лезет страх.

Повышенным давленьем полумглы

меня прошибло до седьмого пота:

белесый пар струился из болота

и обвивал истлевшие стволы.

Соседями пронзенные насквозь,

они, живой прикидываясь ратью,

распяливали черствые объятья,

чтобы от них уйти не удалось.

Приподнятые смрадом светляки,

осатанев от собственного света,

как сбитые с орбит своих кометы,

сшибались всем ньютонам вопреки.

Гнусавило злорадно комарье,

на древнем пне владычествовал филин. —

И оказалось, я уже бессилен

продлить существование свое.

В меня вползала медленная жуть,

бездушный мрак моей душой питался,

я холодел, я в камень превращался,

не смел уже ни охнуть, ни вздохнуть.

И травы прорастали сквозь меня,

и комары на труп мой не садились

… … … … … … … … … … … … … …

… … … … … … … … … … … … … …

Я стал ничем в сиянье вечной мглы.

Но мысль моя жила: мой ум бесплотный

и стал той гибкой плесенью болотной,

что обвивает мертвые стволы.

19. Зимнее

Сергею Семёнову

В белый край, где низкие метели

залихватски мчатся по равнинам,

где, привыкнув к покрикам совиным,

темные не шелохнутся ели, —

я приехал слушать и учиться:

у снегов — холодному кипенью,

у деревьев — стойкому терпенью,

затаенной страстности у птицы.

Но когда с лесного поворота

услыхал удары дровосека,

жадное дыханье человека

за насущной в семь потов работой,

и паденье дерева — крушенье

мира, шелестевшего над нами,

жалобы дороги под санями

и дурную песню в утешенье;

но когда я услыхал назавтра

выстрел, затерявшийся в сугробах,

подвыванье гончих гололобых

и друзей, безумных от азарта,

а потом (болтая с корешами,

чтоб сентиментальным не казаться)

понял крики раненого зайца

о зайчихе с теплыми ушами… —

я подумал: нету ей названья,

трудной красоте существованья.

II

20. У тверских карел

В ивняках река затеряна,

баньки стадом у реки.

И субботние затейливо

ткутся по небу дымки.

Молодухи тропкой узкою

с коромыслами идут.

Песню старую, нерусскую,

песню долгую поют.

Почерпнут ли воду быструю,

до колен холсты подняв,

колыхнут ли коромыслами,

отдыхая у плетня, —

все поют, и песня старая,

непонятная проста,

как походка их усталая,

как намокший край холста…

Видно, грусти нить неброская

в пояс песни вплетена:

Как-то ты, моя тригорская,

кинутая сторона?!.

Куничиха

21. Рань

Смеются реки в утренних лугах,

опушки сквозь туманы выбегают,

над лесом солнце медленно всплывает —

и вся уже природа на ногах.

Но раньше луга, леса и реки

я не тебя ли вижу, человече?

Чуть свет уже растапливаешь печи,

пускаешь папиросные дымки.

И косам на завалинках звенеть,

молочным струям туго биться в ведра,

соседкам переругиваться бодро,

калиткам, провожая стадо, петь.

Плывут коровы, сизые в тени,

быки в зарю вторгаются рогами

и хлопают заливисто кнутами

подпаски, задевая за плетни.

Холмы и долы, реки и леса

доверчиво бросаются навстречу.

И повсеместно славу человечью

петушьи возглашают голоса.

22. Тишина

Мне зной отвесный памятен и люб:

коровы, как рогатые божки,

с травинками, свисающими с губ,

стоят едва не посеред реки. —

Мне зной отвесный памятен и люб.

Меня и дождь пленяет проливной:

его прямые, сильные ростки,

как будто хлеб, звенят над целиной,

обычным представленьям вопреки. —

И дождь меня пленяет проливной.

Мне и белесый по сердцу туман:

не видно, что за ним, как ни гляди,

а подойдешь — и нет его, обман,

и так весь путь стоит он впереди. —

Мне и белесый по сердцу туман.

По нраву мне и ветер. Каково:

дома, деревья, люди, валуны,

захваченные скоростью его,

сквозь все века вперед наклонены. —

И ветер мне по нраву: каково!

Вы спросите: а где же тишина? —

Но это и зовется тишиною:

как белый цвет содержит все тона,

так из дождя, тумана, ветра, зноя —

и тишина земная соткана.

23. Приход скота

Иду я деревней,

и пахнет парным молоком.

Коровы качают рогов неуклюжие лиры.

И медленный звон колокольцев

вдоль улиц влеком —

языческий благовест

ежевечернего мира.

Иду я деревней,

и гуси вдогонку шипят.

Недавним дождем —

как на праздник —

отмыты пороги.

И бродят мальчишки

в тулупах овчинных до пят,

сухие следы оставляя на влажной дороге.

Иду я деревней,

и ты у калитки стоишь,

и кормишь овец

чуть посоленным хлебом

с ладони.

И теплое золото вечера капает с крыш

на грядки,

на спины телят,

в материнский подойник.

А я — горожанин

и вовсе с тобой незнаком.

Но вот уже сколько прошло —

я все помню и помню:

и ты у калитки,

и пахнет парным молоком…

я вовсе с тобой незнаком… —

Хорошо и легко мне!

24. «Скажите, зачем и куда побежала…»

Дочери Наташе

Скажите, зачем и куда побежала

девчонка, бродившая сонно и шало?

Все было спокойно — и вдруг суматоха:

рванула калитку, захлопнула плохо,

вдоль пожни ногами сверкнула босыми,

воинственный клич испустили гусыни,

расставили крылья, и шеи — как змеи,

но только лишь пыль по дороге за нею!

Девчонка бежит, поправляя платочек,

и все придорожье вослед ей стрекочет,

и самые громкие в здешней округе

трубят петухи, костенея с натуги,

и под ноги яблоки падают с веток,

и плещутся ведра у встречных соседок,