Стихотворения и поэмы - [14]

лохматые шавки, отстать не желая,

и те уже, бедные, хрипнут от лая!

Мелькнул магазин, и правленье колхоза,

и школа, и клуб, и за клубом береза,

и вот уже рожью несется тропинка,

исхлестаны руки, слетела косынка,

все ближе большак с неслучайным прохожим —

таким долгожданным, таким нехорошим…

Девчонка вздохнула, помедлила малость,

метнулась навстречу и — ах, обозналась!

25. «На тебе цветистый поясок…»

На тебе цветистый поясок,

к волосу положен волосок, —

ты прошла вечерней луговиной

словно солнца свет — наискосок.

Захотела к роще подойти,

я — как тень у солнца на пути;

легкий шаг замедлила, вздохнула —

дай дорогу, дескать, пропусти!

Друг за дружкой в рощу, след во след,

так мы и вступили, тень и свет, —

жаркий полусумрак, и меж нами

никакой границы больше нет.

А идем обратно сквозь лесок —

нависает прядка на висок

и никак не свалится листочек,

зацепившийся за поясок.

26. «Соловьи безумствовали. Ветер…»

Соловьи безумствовали. Ветер

трепетал в деревьях допоздна.

Ты забылась только на рассвете,

медленным восторгом сражена.

День придет с настырными делами,

с неизбывной вязкостью забот,

и, заспав свое ночное пламя,

ты нырнешь в его водоворот.

На людях, в трезвоне повседневья

даже и не вспомнятся тебе

ветром окрыленные деревья,

сладость соловьиная в судьбе.

Ничего и не бывало словно,

шутишь чуть не с каждым мужиком. —

Как же так, Иринушка Петровна?

Может, переглянемся тайком?

27. «Закатав до колен штаны…»

Закатав до колен штаны,

стал по-прежнему я мальчишкой.

Руки-ноги мои черны,

мяч упруго торчит под мышкой.

В отутюженном полотне

ходят-шепчутся недотроги.

Никого-то не надо мне —

эй, красивые, прочь с дороги!

28. Луна дурачится

Когда деревня спит, и крыши

темней на фоне темноты,

деревья глуше, речка тише

и неразборчивей кусты,

когда с цепи по всей округе

собачья спущена тоска, —

луна откалывает трюки,

на землю глядя свысока.

Даваться диву, сколько прыти!

То, испещренная листвой,

на тонком прутике, смотрите,

висит с ухмылочкой кривой;

то, бесшабашно интригуя,

без проволоки, наугад

с одной антенны на другую

скользит над обмороком хат.

И — обязательная шалость:

побалансирует и вдруг —

как будто «ах, не удержалась!» —

проваливается в трубу.

С минуту нет ее зловеще,

но, в слуховом блеснув окне,

вновь тут как тут — и рукоплещет

галерка звездная луне!

29. Наш петух

Поперек большой дороги

он стоит, расставив ноги,

клеш закатан, руки в боки,

гребень съехал набекрень.

Портовому ли гуляке

не искать веселой драки?

Раздувает грозно баки

наш петух весь божий день.

Будь жара иль непогода,

никакого нет прохода, —

и поклевано ж народа

из окрестных деревень!

Старики обходят боком,

школяры бегут с прискоком,

а петух, вращая оком,

петь взлетает на плетень.

30. Заморозки

Нет, не уснуть, беда.

Выйду на спящий двор.

В бочке стынет вода,

синяя, как топор.

И покажется мне,

что, источая свет,

звезды лежат на дне

горстью мелких монет;

и что сам я стою,

словно мальчик из сна,

на неверном краю

ямы, где нету дна;

и сквозь бездонность лет,

через кромешность верст

вот уж лечу на свет

потусторонних звезд…

Вздрогну я оттого,

что неприметный ледок

бездну над головой

выдернет из-под ног.

31. «Я разбужен июльским громом…»

Я разбужен июльским громом. —

Надо все-таки одуреть:

спутать крышу с аэродромом

и стараться мотор прогреть!

Сердцу весело и просторно,

мрак шарахается к дверям.

Вновь восторг четырехмоторный

и вибрация мокрых рам.

А взлохмаченная соседка,

чтоб не слышать ночной грозы,

перевертывает усердно

алюминиевые тазы.

32. «Как вонзались молнии в глаза!..»

Как вонзались молнии в глаза!

Как вся роща на ветру металась!

Ночь насквозь ослепшая гроза

не хотела слышать про усталость.

А наутро — памятью о ней

только небо, ввергнутое в лужи.

Да на листьях, смирного смирней,

капли, помутневшие от стужи.

33. «Запамятовал: было ли когда…»

Запамятовал: было ли когда,

или во сне привиделось такое?

Вот облака пустились кто куда,

как лошади, сведенные в ночное.

Табун веселых, белых скакунов,

густые гривы в отблесках заката.

Копыта не касаются лугов

и ни одна травинка не примята.

Мальчишкою скакал я на коне,

держась за ослепительную гриву,

да перепутал пастбище во сне,

и конь помчался по небу глумливо!

34. «Звезды, как искры, дрожат над костром…»

Звезды, как искры, дрожат над костром, —

дым, словно Млечный путь.

Хочешь, звезду зацепи багром,

хочешь, весь мир опрокинь на грудь, —

все перепуталось, не вздохнуть…

то ли парим, то ли плывем…

35. На озере

Льву Брандту

Последние льдины, как первые лебеди.

Качается небо под ними.

Прибрежные заросли в шепоте, в лепете.

Волна головы не поднимет.

Я лодку возьму, оттолкну, и запенится

Вода, расступаясь пред нею,

И в легкое дно застучится, как пленница,

И вновь за кормой побледнеет.

Измерю пол-озера взмахами длинными,

Взгляну — и как будто приснится:

Что раньше казалось последними льдинами —

И впрямь уже первые птицы!

III

36. Бессмертие

Дай вкусить уничтоженья,

С миром дремлющим смешай.

Тютчев

Я засыпал и просыпался,

ловил твой взгляд и снова ник.

Тысячелетиям равнялся

дремоты обморочный миг.

И так, в двойном существованье,

тебя я видел, сам не свой,

то — женщиною на диване,

то — деревом над головой.

Я твоего касался тела,

я жил от общего тепла,

и вдруг — ты кроной шелестела,

ветвями по небу текла.

Я засыпал и просыпался,