Стихотворения и поэмы - [99]

Хрипит уж голос Кутерноги:

«Они, они! Лови!..» И страх

Как будто рыщет вдоль дороги

И в черных прячется кустах.

Марко сечет бичом свистящим

И эту мглу, и этот клич, —

Но перед ужасом грозящим

Бессильно опустился бич.

Гогочет, гикает погоня,

Взрастает отголосков гуд,

И слышно: бешеные кони

Храпят и удила грызут.

Куда бежать, какой тропою,

Когда, как бы боец от ран,

Покрытый пеною густою,

Свалился загнанный Султан?

Или Марине только снится:

И лес во тьме теней ночных,

И сам паныч, как злая птица,

В ночи напавшая на них?

И как во сне: «Паныч! Пустите!»

— «Сопротивляться? Быдло! Хам!

Вяжи его!»

                     — «Я не грабитель!

Паныч, уж время вышло вам!»

— «А! вышло? Не грабитель, скажешь?

Добился прав таких давно?

Эй, Кутернога! Что не вяжешь?

Иль хочешь порки заодно?»

И точно сон Марине снится:

Над панычом, взлетев огнем,

Взметнул Марко свою десницу

С широким дедовским ножом.

И вот в ответ на этот быстрый,

На смелый, на прекрасный взмах

Огнем ударил громкий выстрел —

И целый мир потух в глазах.

Марина! Что не утопилась,

Когда ты маленькой была?

Зачем, зачем ты уродилась

Приманкой панского стола?

Воспоминанье ты, как муку,

Храни о том, кто был готов

Поднять бестрепетную руку

На панычей и на панов!

2

Близка заря. Поплыли на долины

Туманы. Звонкий рокот соловьиный

Звучит повсюду. Смутно замерцал

Широкий пруд…

                   Нередко я встречал

И юношу, и старика седого,

Которые, после труда дневного,

Здесь, на пруду, на плесе, в камышах,

Как цапли, чье житье на берегах,

Мечтали над премудрою удою.

И с ними тихим шепотом порою

Я говорил, ища уместных слов,

И полюбил разумных чудаков,

Воспринимая хитрую науку:

Как на живца брать яростную щуку,

Как из глубин в блеск солнечного дня

Вытаскивать зеленого линя,

Закидывать стрекоз плотве сребристой.

Денису я, как дивному артисту,

Завидовал: не ловля, а игра!

(На всё у нас найдутся мастера,

Денис — тот уродился рыболовом.)

Не раз, дождем застигнутый, под кровом

Себе приют желая отыскать,

Я в хату шел, где обступали мать

Босые дети, лакомясь ухою,

Голодные; «Сегодня мы с едою —

Отец недаром рыбки наловил…»

Как много я былого не забыл!

И юность, и товарищи… Да, много

Того, чем будет помниться дорога

Суровая, а не бездумный путь.

Пора, душа! Идиллии забудь

В кипучем гневе творчества живого…

Старик Мусий — образчик рыболова,

Как все, сейчас описанные мной.

Уж до зари торчал он над водой,

Согнувшись в три погибели, бедняга!

Шуршал камыш, едва журчала влага,

Но в гору солнце юное плыло…

Уже и муха не спеша на лоб

Мусию села. Мотылечек белый

Внимательно взирал на порыжелый

Его рукав — сукну немало дней, —

А он всё ждал наивных окуней,

Лещей ленивых, лиходейку-щуку…

Но что за мяч (к глазам он поднял руку)

По лугу покатился?.. И старик

Обрадовался: это внук возник

На холмике, его Павлусь!.. Но что же

Стряслось с мальчонкой, так его встревожа?

В глазах испуг: «Ой, дед!..

                                       В овраге… ой!

Не знаю сам…»

                      — «Да что с тобой, постой!

Кто напугать осмелился Павлуся?»

— «Ой, дедушка! Там — мертвый! Ой, боюся!»

И дед Мусий за внуком поспешил

К оврагу…

                Там, в избытке свежих сил,

Сплелись дубы одеждой многолистой,

Цветы вздымают аромат струистый,

Сосновый недалеко шепчет бор,—

И неподвижно руки распростер

Красивый кучер. Он забрызган кровью…

И тихий взор под неподвижной бровью

Не загорится более огнем.

Всё просто, дед! Раздумывать о чем?

Ведь сын твой тоже был забит плетями.

Не удивляйся! Кровью и слезами

Твое житье, житье детей твоих

Всегда залито…

                             И старик притих.

Он смотрит — и разгадана загадка:

Что для него яснее отпечатка

Вдоль этой смятой, скомканной травы?

Вот, близко от прекрасной головы,

Той головы, что порождала муки

Любви, тоски и горя от разлуки,—

Широкий нож, как золото, горит.

А там, подальше — панский конь лежит,

И след колес, и сбитая подкова —

Всё рассказали старику без слова.

Склонился он, и вот, упав из глаз,

Под солнцем чистый засверкал алмаз.

ГЛАВА ШЕСТАЯ © Перевод К. Липскеров

Ой, у полі сосна,

Під сосною корчма,

А у тій корчомці

П’ють два чужоземці.

Один чужоземець

Мед-вино кружляє,

Другий чужоземець

Дівку підмовляє:

«Ходім, дівко, з нами,

З нами, козаками,

Буде тобі лучче,

Як в рідної мами…» [113]

Песня

Примите, сосны, низкий мой поклон!

Хотя в полях Украйны я рожден,

Хоть больше я к дубам привык — не скрою —

Да к рощицам, где летнею порою

Осине светлой нежиться дано;

Хоть я к березкам, в детское окно

Заглядывавшим, нежность не нарушу,—

Пристрастье к вам в мою проникло душу, —

Роскошные, зеленые всегда!

Ваш пышный шум в далекие года

Возник впервые. Дни и поколенья

Текли; церквей заброшенных каменья

Сыпучим порассыпались песком.

Хмельничину и коднинский разгром[114],

Как будто мхом, окутали преданья,

А песня, с ветром слившая звучанье,

Из рода в род по-прежнему текла.

Ей всё равно: кровавые дела,

Которыми полна Украйна наша,

И чумака в котле убогом каша,

Охотников затейливый рассказ,

И нежный шепот, сладкий всякий раз

Для тех, кто чтит любовные обеты…

Июльских звезд плывут над вами светы

Иль осень застывает в тишине, —

Шумите вы, как море, в вышине,

Как морю, вам людские чужды цели.

Густеют смол прозрачные капели,

Под солнцем, греясь, дремлет смолокур,