Стихотворения и поэмы - [100]

Шрифт
Интервал

Птиц косокрылых тонкий тает шнур
Меж облаков с чуть розовым отливом, —
А вы, в приволье сладком и ленивом,
Качаетесь, как мачты кораблей,
И лишь порой сквозь мерный шум ветвей
Ударит дятел и замолкнет снова…
Когда же молния сверкнет сурово
И грома разнесется ярый гнев —
Вершин сосновых тот же всё напев,
Лишь более звучит он громогласно.
Земное всё знакомо вам, всё — ясно,
О сосны! Я несу вам свой поклон.
На холмике, видна со всех сторон,
Где два леска смыкаются краями,
Корчма стоит.
                    С далекими годами
Сроднилось слово это… Скрип колес,
Таранью легкой нагруженный воз,
Волов идут, покачиваясь, пары,
И, как оазис в глубине Сахары,
Домишко, покосившийся давно…
Вот и хозяйка глянула в окно,
Волы, с водой почуявшие ведра,
И тень, и корм, — без понуканья, бодро
Сворачивают на широкий двор…
Нисходит вечер. Звездный светит взор,
Чумацкий Шлях раскинулся, широкий,
Спокойно месяц клонится двурогий,
А чумаки ложатся на ночь в ряд,
О том о сем чуть слышно говорят,
Сменяя lento, maestoso, grave…[115]
Но промолчать нельзя о скверной славе
Вот этой поэтической корчмы:
Ведь здесь дела, исполненные тьмы,
Вершил кулак — «свой брат». Он речью бойкой,
Табачной ядовитою настойкой
Здесь бедняков несчастных покупал;
Здесь эконом с усладой мед вкушал,
Нагайкой поработав тороватой;
Здесь, местью клокоча, конфедераты
Злосчастного терзали шинкаря…
(Вот пламенные строки «Кобзаря»
В моих убогих вспыхнули палатах.)
И здесь бедняк, обтрепанный, в заплатах,
Последнюю корову пропивал…
Как хорошо, что навсегда пропал
Уют корчмы лирический, укромный,
Что больше нет стены тяжелой, темной,
Что канул строй «гармонии благой»!..
Но далее рассказ продолжу свой,
Беря в пример старинные поэмы…
Итак, в корчме находимся мы, где мы
Пробудем эту новую главу.
Войдем во двор. Жуя свою траву,
Степенно кони встряхивают гривы.
Заглянем в окна — красные отливы
Блестят на них от сумрачной печи.
Кому, с такой поспешностью, в ночи
Яичницу состряпала Настуся,
Шинкарка молодая?
                                    Поклянусь я,
Что у нее молодчики в гостях!
Не на волах явились, на конях
Они в корчму примчались Боровую.
Один сидит, насупился, тоскуя,
Задумался. Пузатый с медом жбан
Ему поставлен. Это наш Марьян
Медынский, уж читателю знакомый.
От мыслей, утомления, истомы
На лбу его морщина залегла.
Другой, который сел в конце стола,
Кому вино, как видно, угодило, —
Ольшевский Кароль; «казаком Кирилом»
Себя он больше любит называть.
Вот — побратимы! Этих не разнять
Ничем! Скажу старинными словами:
Они — дубы, сплетенные ветвями,
Они — две чайки в выгибах волны…
Ну, словом, дружба в духе старины:
Ни в пьянстве удальцам не расставаться,
Ни в приключеньях. Драться — так уж драться,
Смеяться — так чтоб звякало стекло,
А на коня вскочить — так чтоб крыло
Орла за ними в лёте не поспело!
Еще лицо сегодня к ним подсело —
Лесничий, престарелый Никодим:
Марьян любил вести беседы с ним.
Живя в лесу как в стужи, так и в вёсны,
Сам Никодим разросся, словно сосны;
Как ветвь, была жестка его рука,
А нос торчал подобием сучка
Среди волос, как бы поросший мохом.
Медок глотая не спеша, со вздохом
(Медынский Никодима угощал),
Он так же не спеша повествовал
О новости, которая ходила
Среди людей и всякие будила
Волнения — добыча для бесед.
Как в зимний день взрастает снежный дед:
Сперва лишь ком, рукой ребенка сжатый, —
Так имена Марины смугловатой
И конюха Марка́ — уж неспроста! —
Из уст переходившие в уста,
В диковинную сказку вырастали.
Уж столько люди былей наболтали,
Что не поверишь собственным ушам!
Лесничий же Марину видел сам,
Когда ходил в усадьбу за приказом, —
Людским бы не поверил он рассказам,
Да истина теперь ему ясна!
Заплакана, сурова и бледна,—
Он видел, — у окна она стояла.
Хотел он покалякать с ней сначала,
Да передумал: гайдуки кругом.
К тому же, как трепали языком,
Должно быть, так и есть на самом деле,—
Глаза потухли и остекленели,
Молчит она, как будто бы уста
Навеки ей сомкнула немота…
Да что сказать бедняжке? Что ответить?
Чего ей ждать? Марка уж нет на свете,
Нет милого; она же, вместе с ним,
Простилась и со счастьем молодым!
Сказать о пане просите? Ну, чудо!
Пришлось ему сегодня тоже худо.
Как был дороден, крепок и здоров!
Ого! А как узнал про беглецов…
Когда случилась эта вся тревога
И Генрих, сын, явился у порога
И в кабинет вошел — так что-то там
Недоброе случилось… Только вам
Признаюсь я, другим бы не открылся:
Сынок в отца, как видно, уродился,
И до девчонок так же он охоч…
Старик проведал что-то; словно ночь.
Весь потемнел от злости и с размаха
Как рухнет на пол… Дом весь полон страха…
А впрочем, воля божия над ним…
Да говорил мне конюх… ну, Максим —
Приятель мой, с ним в юности гуляли —
Уже три раза в город посылали
За лекарем, и ксендз был раза два…
Одна у нас, конечно, голова,
Одна, как ни неси ее высоко…
Да, пожил пан! Смерть, видно, недалеко.
Наш пан откуролесил…
                                    «Ну, а что
Про Генриха слыхать?»
                           — «Ну, с ним не то!
Он молод, по-иному рассуждает,
Ведь не старик!»
                       — «Да разве не пугает
Его… с Марком… тот случай?..»
                                   — «Как не так!
Ну, если бы пан Генрих был бедняк,
Тогда, конечно… Тут — дела другие.

Еще от автора Максим Фаддеевич Рыльский
Олександр Довженко

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Полное собрание стихотворений

В. Ф. Раевский (1795–1872) — один из видных зачинателей декабристской поэзии, стихи которого проникнуты духом непримиримой вражды к самодержавному деспотизму и крепостническому рабству. В стихах Раевского отчетливо отразились основные этапы его жизненного пути: участие в Отечественной войне 1812 г., разработка и пропаганда декабристских взглядов, тюремное заключение, ссылка. Лучшие стихотворения поэта интересны своим суровым гражданским лиризмом, своеобразной энергией и силой выражения, о чем в 1822 г.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.