Стихотворения и поэмы - [97]

Шрифт
Интервал

Действительность ужаснее: подвал…
Он — душегуб. Усач ему сказал
В оконце… День цветущий за стеною,
А он в темнице, с хлебом и с водою.
Он — душегуб! Но всё же, что и как
Случилось с ним?
                           И в этот миг чудак
Вновь слышит голос за стеной:
                                             «Мой пане,
Здесь я, Петро́!»
                   Петро, Петро, желанный!
Милейший ключник! Не однажды он,
Когда поэт, читателей лишен,
Служил жрецом владыки Аполлона,
Внимал словам, случалось, и соленым
(Ясней сказать: отчасти не для дам…).
«Мой пане… Я помочь хотел бы вам…
Бежать не поздно… Вот лопата, нате…
Под вечер…»
                    — «Но скажи, голубчик, кстати…»
— «Мне некогда… И могут подследить…
Вам тут совсем немножко и пробить:
Копайте только справа, под стеною,
И к вечеру расстанетесь с тюрьмою,
А я вас спрятать место присмотрю…»
— «Петро, мой милый!»
                            — «Ладно… говорю:
Живей копайте!»
2
                               Вечер. Посвежело.
Звенят в колодце ведра то и дело,
Собаки лают. На востоке тьма,
На западе кровавая тесьма
Закатная. Нам песня рассказала,
Как Бондаривна о беде узнала.
Шепнули люди: «Убегай скорей!
Ты не найдешь защиты у людей, —
Канёвский-пан не шутит, судит скоро…»
Оврагом, лесом да в ночную пору
Бежала Бондаривна от врага,—
Но где ступала девичья нога,
Где черевички легкие ступали,
Там алой крови струйки побежали…
Так черный всадник, солнышко догнав,
Схватил его за золотой рукав,
С размаху круто полоснул булатом,
И кровь зарделась в небе бледноватом
И огненной струей ушла в зенит.
Веселья столько, что в ушах звенит,
У пана Пшемысловского в покоях!
Где пять панов уселись — словно сто их!
Сегодня Людвиг — сын «поры златой» [111]
Велел накрыть столы, где меньше зной,
Под липами — там светотень живая,
Узоры ювелирные сплетая,
Стелила легкий силуэт ветвей.
А дальше, несколько шагов левей,
Под вишней — старый погреб, память деда.
Вдруг деловито подтолкнул соседа
Пан Замитальский: мол, гляди, гляди!
И прошептал: «Немножко подожди,
Немножечко…»
Сосед
              Ну, выдумал потеху!
Второй
Уж это да, не оберешься смеху!
Первый
Покойный дед мой… это было в год,
Когда он с вашим дедом шел в поход
На…
Второй
           Как же, как же! Их обоих вместе
Вписали в книгу доблести и чести.
Первый
Да, да! Да, да! Так дед еще, скажу,
Умел шутить… А я не нахожу
Теперь веселья прежнего!
Второй
                                             Еще бы,
Теперь живем, как волки в тьме чащобы!
Первый
Да, шалость в духе старых добрый дней
Под силу только старшим. Тем ценней!
Тепло на сердце, словно праздник божий!
Так, значит, дед. Отец-покойник тоже…
Главу я вскоре приведу к концу
И без задержки подарю чтецу
(Читателю, конечно: извините!)
Все основные тайны нашей нити.
Был в погребе Тибурций заключен,
Как будто дерзко преступил закон,
Хоть не обидел мухи бедный малый.
Но Замитальский шуткой разудалой
Дворянское вниманье подогрел.
Когда поэт, как говорят, дозрел, —
Токайское в своем считая стиле,—
Его лакеи в погреб оттащили,
Смеясь глумливо, но исподтишка.
Теперь схватилось панство за бока
Под громкий смех: ведь случай без примера!
Тибурций вылез, словно из пещеры,
Косматый и комичный, как медведь.
Притом, читатель дорогой, заметь —
Седых волос немудрые остатки
Тибурций в живописном беспорядке
Всегда держал, как музы верный сын.
Еще заметь: не в краткий миг один
Он проложил счастливый путь к спасенью,
Хотя и по прямому направленью,
Хотя и весельчак Петро помог.
Хмельной синклит ну просто изнемог
От хохота: «Вот чучело-то, боже!
Глаза! Глаза-то на багровой роже!
Ишь выпучил — точь-в-точь вареный рак!»
Умело подшутить еще не так
Дворянство старое, на радость сердцу,
Умело подсыпа́ть в тарелку перцу,—
Конечно, чужакам, своих не бьют.
Ружье, нагайка, розга, сабля, кнут —
Для развлеченья знати всё годилось.
Попался нищий — ну-ка, сделай милость,
На вербу лезь! И будешь куковать!
Потом в «кукушку» невзначай послать
Заряд из шомполки: давно набита!
Считалось это шуткой знаменитой,
Находчивой!.. Я случаев таких
Вам мог бы почерпнуть из старых книг
Не два, не три, а может быть, поболе.
Из слез кровавых, из предсмертной боли,
Из синяков на молодых плечах,
Из воплей девичьих в глухих ночах,
Из седины, потоптанной бесчинно
Сафьяновою туфлей господина,
Из диких оргий, где, под пьяный шум,
Над всем святым глумился барский ум,
Неистовый, и в алчном своеволье
Детей травил борзыми в чистом поле,—
Шляхетский смех «великородный» рос…
Всем представленье по душе пришлось,
Что Замитальский дал у Пшемысловских.
На Украине штукарей таковских
Немало попадалось в те года!
Тибурций! Плачь, раз просят господа,
Рви волосы: смеяться панство хочет!
Всё это брюха сытые щекочет,
В пищеваренье помогает им…
Свой стыд стишком запечатлей смешным.
Раз шут, получишь — должность, брат, такая —
Кусок жаркого и бокал токая.

ГЛАВА ПЯТАЯ

© Перевод К. Липскеров

Було, мати, не вважати,
Що я в тебе одиниця,
Було мене утопити,
Де глибока криниця.
Було, мати, не вважати,
Що високого зросту,
Було мене утопити
Із найвищого мосту.
Було, мати, не вважати,
Що я тонкого стану,
Було мене утопити,
Де я й дна не достану.[112]
Песня
1
Как тех гусей шумливых табуны,
Что осенью иль в юный день весны

Еще от автора Максим Фаддеевич Рыльский
Олександр Довженко

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Полное собрание стихотворений

В. Ф. Раевский (1795–1872) — один из видных зачинателей декабристской поэзии, стихи которого проникнуты духом непримиримой вражды к самодержавному деспотизму и крепостническому рабству. В стихах Раевского отчетливо отразились основные этапы его жизненного пути: участие в Отечественной войне 1812 г., разработка и пропаганда декабристских взглядов, тюремное заключение, ссылка. Лучшие стихотворения поэта интересны своим суровым гражданским лиризмом, своеобразной энергией и силой выражения, о чем в 1822 г.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.