Стихотворения и поэмы - [93]

Шрифт
Интервал

Добра не жди!
                       Раз возле тополей
Марину встретил он. Она шла в поле
Копать картофель…
                             Сердце! В сладкой боли
Что вспомнило ты о беде былой?
И почему весеннею травой
На стоптанной дороге у березы
Растут забытые мечты и слезы
На месте том, где всё уже прошло?
Что говорить!.. Раз наш Марко в село
Приехал с паном. Глянула Марина,
Он поглядел — и в этот миг единый
Для них обоих сотни лет прошли…
Поехал, оглянулся — и в пыли
Исчез. А солнце, грея по-иному,
В сверканье шло по небу голубому.
Тибурций как-то сравнивал гарем
У пана Людвига (пора нам всем
О многом говорить уже открыто)
С букетом пышным: роза Феокрита,
Вербена, лилия, фиалка — там
Среди цветов. И пан Тибурций сам
Сорвать цветочек согласился б тоже,
Хоть постарел, с голодной мышью схожий
Истлевшим, дряхлым кожушком своим,
Который чуть ли не родился с ним
И пригнан, как его вторая кожа…
Но нет! На пана вовсе не похоже,
Чтоб поступался собственным добром.
И так уж панычи юлят кругом,
Стремясь хоть каплей меда поживиться, —
Напрасно! Ничего им не добиться!
Вот и теперь (мечтал старик поэт,
Облизываясь) свеженький в букет
Попал цветок — и милый и невинный!
А что цветочек тот зовут Мариной,
Узнал он — и разок ей подмигнул…
Ишь старикан! На что он посягнул!
И пан Тибурций, завистью сгорая,
Стал молчалив, гостей не замечая,
Не слыша, что толкуют сгоряча,
Поглядывая лишь из-за плеча
Туда, куда настойчиво и странно
Пытливый взор Густава и Марьяна
Не раз уж с любопытством забегал…
«Ай, Людвиг! Вот конфеточку достал!»
А что ж Марко? Не торопись, читатель!
Я обо всем сказать успею кстати
И каждого дорогой наделю;
А так как более всего люблю
Я строй эпический, широкий, вольный,
То взор внимательный стремлю невольно
Туда, где гулко щелкают бичи.
Где бьются об заклады панычи,
Где Замитальского трясется пузо…
Благослови ж меня, родная муза!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

© Перевод В. Цвелёв

Од коршомки та до могили
Сімсот верстов ще й чотири.
Ой, там козак та напивався,
А кінь з орлом закладався[109].
Песня
Пан Людвиг знак рукою подает,
Нетерпеливый конь копытом бьет,
И вся усадьба в праздничном круженье.
Обширны Пшемысловского владенья,
Они подходят к дебрям вековым.
Там, на столбе, невольником немым
Живет орел в железной ржавой клетке
И страстно жаждет, чтобы выстрел меткий
От долгих мук его избавил вмиг, —
Ведь до сих пор он к плену не привык,
Ведь до сих пор (хоть пленник, а крылатый)
Он устремляет клюв свой крючковатый
В ладонь, что корм бросает для него.
Вблизи столба орлиного того
Уходит вспять дорожка скаковая:
Поляна там отведена большая
Для состязаний. И беседка там,
А перед ней привязана к столбам
И ленточка, — ее, летя стрелою,
Тот конь сорвет, который пред толпою
Счастливого хозяина промчит.
Уже собранье панское шумит,
Тут важно друга ободрить глазами
И стройной панне, и дородной даме
Вот-вот ударит в сердце конский скок!
Но не приспел еще начала срок,
И все второго знака ожидают.
У панны Стаси взор так и сверкает,
И Стася, красный веер распустив,
Им заслонилась и, глаза скосив,
Как будто ненароком поглядела,
Как молодой Медынский скачет смело,
Смиряя конский яростный галоп.
Кудрями, буйно свисшими на лоб,
Глаза его горячие закрыло…
Как, в самом деле, выглядит он мило!
Всех, кажется, хотел бы победить!
Помедли, муза! Что это за прыть?
Ты о дешевых лаврах всё вздыхаешь?
Ты всё Марьяна хвалишь, прославляешь,
А Генриха читательским глазам
Не показала? Пшемысловский сам
Дивится: вот уж сын, каких немного!
Своих соседей Генрих судит строго:
Бесчеловечность, говорит, низка,
Ни разу, вот ей-ей, его рука
«Меньшого брата» в гневе не касалась.
Когда ж студентов кучка собиралась
Хлебнуть пивка и шумно поболтать,
Он выводил таких претензий рать,
Кровавые слагая гороскопы
Для края о́тчего и всей Европы,
Так пиво дул и глотку разевал,
Что якобинцем Генриха прозвал
Студент до гроба — Аполлон Кресало.
Да и другие, не смеясь нимало,
Подметив резвость Генриховых уст,
Поддакивали: это наш Сен-Жюст!
Вот молодец — его мельчайший атом
Назвать уместно крайним демократом!
Был, правда, грех, — а у кого их нет? —
Сам Генрих, не стыдясь, на целый свет
Твердил, что он до юбок больно лаком.
Но ловелас найдется в чине всяком,
Другой и позначительнее будь,
А женская его волнует грудь!
Но, прыть в делах любовных проявляя,
Иные подвигами мир пленяют,
И пораженный мир твердит: ну-ну!..
Так поступал и Генрих: не одну
Навел на грех, хоть подвига тем часом
Ни одного не предъявил он массам
(Простите мне подобный прозаизм!),
Следил, как в мире зреет катаклизм,
Пророчил крах прогнившему укладу,
Бутылок грозно ставил баррикаду
В пивной старинной «Черного осла»,
А позже вся компания брела
Туда, к девицам пригородным в «зало».
Там их «мамаша» радостно встречала,
Гудела скрипка «добрый вечер» им,
Герасим-вышибало, как своим,
«Гостям хорошим» сладко улыбался:
Он в господах дотошно разбирался,
Как Людвиг в берберийских жеребцах
Или поэты в звездах и цветах…
Случались и серьезные романы.
Одна вдова… Бывало, глянет пряно
На Генриха — и жаром опалит.
Походка! Взоры! Величавый вид!
Прическа! Сапожки! Мутится разум…
Но он бесстрастен, не моргнет и глазом:
Есть Зося в переулке Королей, —
Три дня назад знакомство свел он с ней;
Сказала, что сегодня будет в парке…

Еще от автора Максим Фаддеевич Рыльский
Олександр Довженко

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Полное собрание стихотворений

В. Ф. Раевский (1795–1872) — один из видных зачинателей декабристской поэзии, стихи которого проникнуты духом непримиримой вражды к самодержавному деспотизму и крепостническому рабству. В стихах Раевского отчетливо отразились основные этапы его жизненного пути: участие в Отечественной войне 1812 г., разработка и пропаганда декабристских взглядов, тюремное заключение, ссылка. Лучшие стихотворения поэта интересны своим суровым гражданским лиризмом, своеобразной энергией и силой выражения, о чем в 1822 г.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.