Стихотворения и поэмы - [89]

И зыбких берегов утопий

Еще не различает взгляд,

Не виден спасшимся в потопе

Зеленоверхий Арарат.

Пускай мой бледнолицый брат

С иронией помедлит едкой:

Нет, не на праздничный парад

К нам прилетит голубка с веткой,

И точки той нам не найти,

Достигнув коей, мы б сказали:

«Свершилось. Здесь конец пути!

Перед стеной последней встали!»

Девиз народов: дальше — в дали!

Девиз отважных: крепость — взять!

«…Поэт, об этом мы читали,

Когда учили нас читать».

— Читал и я.

                        «А мы не верим

В обетованные края!»

— Мы к торжеству идем над зверем,

Мои почтенные друзья!

«Ну, что ж! Пусть вроде соловья

Весну ты нам пророчишь песней,

Мол, будет мир одна семья,

Которой не было чудесней, —

Кого ты со своим Сашком

Морочить хочешь?»

                       — В чем морока?

«Твердишь, что видишь далеко,

Влез в тогу древнего пророка!»

— Нет! Одного хотел я проку

(«Пиши, художник!» — Гете звал) —

Хоть часть пути в ночи до срока

Вам осветить… —

                              День миновал,

Растаял леденцом, что сыну

Сашко несет. Узор теней

На площадь, как на луговину,

Каштан бросает всё сильней.

Дают покой спине своей

Хозяйки.

               «Что же папы нету?» —

Спросил Ивасик (мастер сей —

Столяр на целую планету).

«Ты что — соскучился?»

                                  — «Еще б!»

(Со странностями всё же мама!)

«Смети-ка стружки, вытри лоб».

— «А угадай — зачем мне рама?»

Идет домой Сашко с друзьями,

Как некогда чумак Марко́,

И сила их пьянит медами,

А не вино вдовы Клико.

Как пена, вспыхнув, гаснут споры,

Каштанов запах льется в грудь,

И ночь, все охватив просторы,

Им шелком устилает путь.

Читатель хочет отдохнуть,

А я — закончить повесть эту.

Чертям себя позволю вздуть,

Коли не вырвемся мы к свету,

Коль не поборем силы тьмы,

Мужая вопреки злословью!..

«Кто ж ваш Сашко?»

                          — И я, и мы!

«Кто ж эти „мы“?»

                     — Да Труд с Любовью.

1927–1928

454. МАРИНА Повесть в стихах

ПРОЛОГ-ПОСВЯЩЕНИЕ © Перевод К. Липскеров

Неначе цвяшок, в серце вбитий,

Оцю Марину я ношу…[102]

Т. Шевченко

Работа стихла. Сумерки клубятся.

Как слезы, задрожали фонари, —

Но дети наши ночи не боятся.

Звезда пятиконечная, гори,

Гори для них! Уже чудны слова им:

«Пан», «крепостной», «помещики», «цари».

Мы в памяти всю горечь сохраняем

Тех дней, когда нас убеждали в том,

Что мрак обязаны считать мы раем.

И в шуме ряс, и в ладане густом,

Под сапогом жандарма стопудовым,

И под карет блестящих колесом,

Откликнуться не смея громким словом,

Люд трудовой жил долгие века,

И тлела мысль под сумрачным покровом.

Но женщинам вдвойне была тяжка

Вся череда страданий неизбежных:

В дни свадьбы терн плели им для венка.

Они нередко в песнях безнадежных

Надежду изливали и тоску,

Отраву злую пили в звуках нежных.

И песнь я с детства в памяти влеку,

Она одна звучит мне как живая,

Хоть много их я слышал на веку.

И вся-то жизнь, отжившая, былая,

«Отрадная» — будь проклята она! —

В той песне. О сестра моя, родная!

Сестра моя, подруга и жена!

Ту песнь я повторил тебе с любовью[103],

И не для слез она повторена,

Не для утех и не для пустословья, —

Но чтоб сказать: взгляни в последний раз

На тяжкий сон, сметенный нашей новью,

И вдаль иди, будь тверже, чем алмаз,

Иди вперед, усталости не зная,

Из той беды, которой пробил час, —

Куда ведет Отчизна трудовая!

ГЛАВА ПЕРВАЯ © Перевод В. Державин

Ідуть, Ідуть панове.

А. Міцкевич [104]

1

Пан Людвиг нынче в добром настроенье:

Подагра стихла; за окном — весенний

Поющий полдень; зайчик на стене

Трепещет солнечный. Как на коне,

Сидит пан Людвиг, утопая в кресле.

Такое кресло у него, что если

Искать — и двух подобных не найдем:

Сиденье в нем заменено седлом

Турецким — прадеда трофей победный.

Потомок Пшемысловского последний,

Закатный он недаром встретит час:

Ведь кровь неугомонная не раз

Его на дерзкие дела бросала

И встречных за собою увлекала.

Как гость из громких, из былых времен,

Жизнь оросил вином венгерским он

И радостями. Знал он поединки,

Повесничая лихо, по старинке,—

И нынче из-под уса брызжет смех,

Чуть только вспомнит рой былых утех.

Проделки те (бывало… ненароком…) —

Заметим грубо — вылезали боком,

Ну, там… его крестьянам крепостным,

Но, как известно, кнут полезен им, —

Он им нужнее хлеба и ученья!

(Пан Людвиг в этом не имел сомненья,

И в жизни так привык он поступать.)

Неужто каждую слезу считать,

Коль панский кнут пройдет по хамским шкурам?

Пустое дело! Умным балагурам

Да шутникам, что нам живят сердца,

Слагать хвалу должны мы без конца!

А все демократические штуки,

Что от излишней родились науки,

Студентишкам оборванным отдать…

Эх, юность! Не теперешним догнать!

Охота пышная в лесном тумане…

А приключенья! Ни в одном романе

Их не найдет читатель молодой.

Теперь сиди вот, старый да больной,

По юности скучая быстролетной,

Сиди за трубкой… (Трубок до полсотни

Развешано у пана на стене:

Одна другой дороже и чудне́й,

Кривые, и прямые, и витые;

С благоговеньем люди молодые

Глядят на них.) Но больше трубок тех,

И грома музыки, и больше всех

Шипучих вин, и острых слов на пире

Две вещи полюбил он в этом мире:

Коней и женщин. Женская краса —

Что слаще в мире? Темная коса,

Движенья рук и шеи горделивой,

И быстрый взгляд, греховный и стыдливый…

А голос их! Ничто не манит так,