Стихотворения и поэмы - [117]

Шрифт
Интервал
С жемчужницей сравню, которая свой дом
Привыкла открывать лишь изредка. Ни слова
Не скажет брат, когда он в обществе чужом.
Зато, сменив пиджак на куртку рыболова,
В часы, когда вода мерцает серебром,
Он оживал, он пел, немало зная песен,
И анекдот его тогда был интересен.
5
Событий множество он помнил и имен,
Он в памяти хранил запас вещей огромный.
Когда он говорил, вставал из мглы времен
Отец горячий наш, с ним — Антонович скромный
(Был с юных лет еще союз друзей скреплен).
Их Юзефович гнал, бранил Пихно погромный,
А Лысенко любил, Старицкий уважал
И «Диоскурами» Иван Франко назвал.
6
Былое осуждать иной куда как шибок! —
Разумный надобен к истории подход.
Среди великих битв, среди ничтожных сшибок
Пусть понимать ее нас каждый учит год
И каждый новый день. Не избежал ошибок
По молодости лет и автор в свой черед.
(Я от критической не укрываюсь кары,
Но помните: пишу всего лишь мемуары.)
7
Мне перед критикой пришлось держать ответ
За эти вот мои «забытых предков» тени.
Я рисовал людей давно прошедших лет
Карандашом своих тогдашних впечатлений.
Иначе б я судил сейчас, а может, нет:
Не всякий критик ведь не знает заблуждений.
А впрочем, в старину не забираясь вспять,
Я Антоновича не стану защищать.
8
Еще студентами, едва наступит лето,
Вдвоем — отец и он — на лошадях, пешком
Отправятся в поход. Всё солнышком согрето,
Хлеба колышутся в разливе золотом.
Навстречу пешеход. Дедок Микита это…
На палку опершись, рассказом о былом
Неугомонный дед всегда готов делиться,
В один плетя венок и быль и небылицу.
9
Он Колиивщину припомнит: «Бил панков…»
И трубкою взмахнет, рассказ свой подтверждая…
«Да лет-то сколько вам?» — «Мне, милые, годков
Без счету, без конца, как синих волн в Дунае!
Здесь, вижу, все свои и нету болтунов, —
Так вот, послушайте. Уж я, Микита, знаю:
Недаром кровь лилась. Скажу вам, хлопцы, так,—
Еще среди людей гуляет Железняк!»
10
«Пока таится он и срока ждет, но люди
Не раз встречались с ним, — и я, чтоб не солгать…
Ужо настанет день — в субботу это будет, —
И он объявится… Тогда-то воевать
Голота примется! Панов-то поубудет,
Их всех повырежут — вот будет благодать…
Но обо всем молчок! Кто это разболтает,
Того сам Железняк жестоко покарает».
11
А то бывало так: друзья среди полей
Ватагу косарей встречают вечерами.
Им ужинать пора. И всё темней, темней
Горит костер. И вот уж угасает пламя.
И вот уже кулеш готов для косарей,
И ложки поднялись. «А не хотите ль с нами
Отведать кулеша?» Умаялся народ…
Кто косит для себя, лишь тот не устает!
12
Так или иначе, земля всему причина.
Землице б вольной быть: «где хочешь, там и сей!»
Какой-нибудь Мусий (рябой, а молодчина)
В цель прямо угодит пословицей своей:
«Пшеница — мужики, а господа — мякина.
Бери лопату лишь да хорошенько вей!»
И с ложками опять к еде стремятся руки,
И бодрый смех по всей разносится округе…
13
Так путешествуя, отец покойный мой
И песен всяческих наслышался немало…
Кто песню не любил! Лишь пень глухонемой
Не чувствует ее. Чье сердце не дрожало,
Когда звучал вдали девичий хор живой,
А солнце на воде под вербой угасало,
Последний кинув луч? Скажите, в ком из нас
Надежд не пробуждал такой вечерний час?
14
К девичьим голосам за речкой в час заката
Прибавятся еще и хлопцев голоса,
И ночь становится от пенья их крылата,
И песнями полны и рощи, и леса.
Как дышится легко! Как сладко пахнет мята!
Вдыхать бы грусть лугов… О ты, моя краса,
Песнь украинская, ты, в муках изнывая,
Тараса родила, великая, родная!
15
Бродячих двух друзей встречали средь полян
То писарь волостной, а то «чиновный» сотский,
А иногда и сам розовощекий пан
Заметит: «Ну и ну, — костюм-то не господский,
А разговор не прост! Они мутят крестьян!»
(Свидетелем того был эконом Заблоцкий.)
Хоть не было ножей у наших двух друзей,
Их гайдамаками считали без ножей!
16
Подпанков и панов цветную галерею
Студенты видели в экскурсиях своих.
Тот, простаком прослыв, спокойно, не краснея,
Деревню обирал и грабил за троих,
Другой гуманностью прославился своею
(Шевченко нам в «Княжне» нарисовал таких) —
За радости любви голландскою коровой
Покрыток награждал хозяин образцовый.
17
Панка Иван мой знал, — большой оригинал
Помещик этот был: он нравом норовистым
Уездных барышень с младенчества пугал,
А после, сам себя провозгласив буддистом,
Стеной в три сажени (забор был прежний мал)
Он вотчину обнес, считая мир нечистым.
Ограда та была, признаться, не плоха:
Воров боялся пан сильнее, чем греха.
18
Соседей угощал лучком да кислым квасом,
Санскритом поглощен, чудак-забавник тот.
Обжору он бранил, считая лоботрясом,
А гости со двора — спешит набить живот:
Барашка скушает и честь воздаст колбасам…
Сидит в кальсонах он, ладонь о чрево трет,
И сладкий стол обжор ему — обжоре — сладок,
А грош даст мужику — и тут же с ним припадок.
19
Иван рассказывал, а меж болотных трав
Дощаник наш скользил по ряске, мимо лилий,
И капли с удочки стекали за рукав,
Но первые лучи одежду нам сушили.
Казалось, целый мир в воде среди купав!
В травинках свет играл, и тени в них бродили.
Ребенку малому, всё странно было мне:
И тихий звук в воде, и отзвук в вышине.
20
Богдан был средний брат. Захожая Одарка
На брата моего лишь глазом поведет,
Иль пустомели речь души коснется жаркой,
Продолжить чтение
Еще от автора Максим Фаддеевич Рыльский
Олександр Довженко

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Рекомендуем почитать
Полное собрание стихотворений

В. Ф. Раевский (1795–1872) — один из видных зачинателей декабристской поэзии, стихи которого проникнуты духом непримиримой вражды к самодержавному деспотизму и крепостническому рабству. В стихах Раевского отчетливо отразились основные этапы его жизненного пути: участие в Отечественной войне 1812 г., разработка и пропаганда декабристских взглядов, тюремное заключение, ссылка. Лучшие стихотворения поэта интересны своим суровым гражданским лиризмом, своеобразной энергией и силой выражения, о чем в 1822 г.

Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.

Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)

Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.