Стихотворения и поэмы - [106]

Шрифт
Интервал

Читатели! По силе прав своих
Я вставлю, примечаний враг любых
(Помимо дельных), слово про Адама:
Жена его, достойнейшая дама…
Но, рифмы плоские прогнав за дверь,
Попробуем вообразить теперь
Ксантиппу как Фальстафову подругу.
Про их любовь и жизнь (не жизнь, а муку)
Короткой фразой ограничусь я:
Цветет и благоденствует семья!
И спор и драка иногда бывают,
Но трех детей Ксантиппа забавляет.
Пусть моралист толкует вновь и вновь, —
Возможна ли подобная любовь?
Но вот однажды поутру Адама
Цецилия терзала так упрямо,
Как купоросный, въедливый раствор,
Что отдышаться вышел он во двор,
Едва живой… Покинутая пани
Одна обедала, за ужин ранний
Одна уселась. А в конце села
В тот вечер странная произошла
История: Адам сам-друг с Марьяном —
Племянником, с Каролем полупьяным
И с Нысем-почтарем (Нысь был еврей,
Но понимал отлично лошадей
И потому нередко пил с панами)
Прошли украдкой, прячась за тынами
От взоров любопытного села,
В корчму с названьем гордым «Три орла».
Как водится, был тот утес орлиный
Лишь мазанкой с облупленною глиной
(Романтик, видя чудеса во всем,
Лягушку называет соловьем).
Сюда не раз ходил Адам с Марьяном,
Но — шумно, с буйной песней, с криком пьяным,
Гудевшими до дальнего села.
А нынче — даже оторопь взяла
Седого корчмаря — дверь отворили
Друзья без шуму, молча поманили
Его к себе и говорят: «Поди
Медов стоялых в жбаны нацеди,
Влей водки, отвари в шафране щуку!
Да ни гу-гу! Чтоб никому ни звука,
Где мы, куда пошли, и что, и как!
Да всё снеси в конюшню на чердак!
Да лестницу туда поставь скорее, —
Да шевелись, собачий сын, живее!
На чердаке решили мы гулять,
Чтоб ничего никто не мог узнать,
Не то, смотри! Переломаем кости,
Пройдоха старый!..»
                              И со смехом гости
По шаткой лестнице полезли ввысь,
Под крышу… А когда стемнело, Нысь
Послал с каким-то мальчиком толковым
Письмо; стояло в нем всего «два слова»:
«Цецилия любезная моя!
Сегодня в Вышгород поехал я
По делу. Там с неделю буду, может.
Пускай тебе во всем господь поможет.
Целую крепко. Верный твой Адам».
Теперь троим проказникам панам
Никто б не помешал начать попойку.
Под крышей покосившейся постройки,
Где редко нынче конный ночевал,
Они с неделю жили. Доставлял
Хозяин им припасы в изобильи.
Кобыла Галка с жеребенком были
Соседями внизу. А с высоты,
Лишь свечереет, крупных три звезды
С иронией смотрели сквозь солому
На беглецов… Проказнику седому
Порой сквозь сон казалось, что жена
По лестнице взбирается, страшна,
И, обругав его «свиньей вонючей»,
Пинками гонит с лестницы скрипучей…
И верно! Хоть своих героев нам
Не надо бы приравнивать к свиньям,
Но доля правды в этом есть сравненье.
Вот так пируя всем на удивленье,
«Казацкий» свой разгуливая пыл,
Марьян не только парней с ног валил,
Но и сестер их, родичам на горе,
И оставлял обычно, опозоря,
Как подобало рыцарям всегда.
«Ну и лихой у нас паныч! Беда!» —
Порой отцы с мужьями сокрушались,
Хотя у многих кулаки чесались
Весельчаку все ребра поломать.
«Казак Кирило» — этот, так сказать,
Гуляка был немудрого покроя.
Любил он нищих дегтем иль смолою,
Поймавши, вымазать — друзьям на смех
(Добряк потеху не считал за грех;
Скучать — вот грех! Он умер бы скорее);
Любил запретным накормить еврея:
«Ешь, сукин сын! Свиная колбаса!
Не хочешь? А спусти-ка, хлопче, пса!»
Любил между детьми затеять драку,
Зато в вопросах чести съел собаку
И свято верил в титул «казака»…
И вот теперь четыре чудака
В Чернявскую отправилися рощу,
Чтоб хорошо отпраздновать порошу,—
И голубая снеговая муть
За четырьмя запорошила путь.
2
Медынская — трудненько угодить ей!
Что ж? Человек чем старше, тем сердитей.
Под старость вспоминается сильней,
Как сам NN говаривал о ней:
«Вы — королева в золотой короне!»
Как на балах ей хлопали в ладони,
Когда она легко в мазурке шла…
Откуда тех воспоминаний мгла?
Причудница такая ж, перед нами
Вновь оживая, мертвыми глазами
Из пушкинского томика глядит,
И облик старческий ее облит
Чайковского туманом музыкальным!..
Хотя порой чуть-чуть бывает жаль нам
«Московскую Венеру», ну так что ж!
Счастлив тот дом и край, где не найдешь
Таких Венер, где молодость и силу
Столетнее старье не задушило,
Где ширина просторов голубых
Цветет для поколений молодых!
«Подай воды! — Постой! — Ну, что ты стала? —
Куда бежишь? — Ведь я тебе сказала:
Подай мне чаю! — Фи! холодный чай! —
Какой горячий! — Мне платок подай,
Да живо! — Что вы, к полу все пристыли?..»
И так вот час за часом проходили
И день за днем. Но светлый луч один
Есть у старухи. То — Марьянек, сын
Возлюбленный, как бог красивый, стройный,
Быть королеве женихом достойный.
Нет! Королевны годной не найти!
Хотя порой Медынская грустит
О том, что дитятку пора б жениться…
Хоть можно от людей пока таиться,
Но ведь в душе тревога не молчит,
Что над убогим хуторком висит
И нищета, быть может, — час не ровен! —
Что род Медынских, хоть и чистой крови,
Почти угас, что в кошельке легко,
Что грозный день уже недалеко,
Когда… и думать страшно! А Марьянек
Охотится на зайцев да крестьянок,
Да ловок лишь на острые слова.
Что ж делать! Молодая голова!
А сердце благородное упрямо,
И, как Везувия иль Этны пламя,
Страсть молодецкая кипит ключом.
Какая мощь и мужественность в нем!
Где есть еще сокровище такое?

Еще от автора Максим Фаддеевич Рыльский
Олександр Довженко

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Полное собрание стихотворений

В. Ф. Раевский (1795–1872) — один из видных зачинателей декабристской поэзии, стихи которого проникнуты духом непримиримой вражды к самодержавному деспотизму и крепостническому рабству. В стихах Раевского отчетливо отразились основные этапы его жизненного пути: участие в Отечественной войне 1812 г., разработка и пропаганда декабристских взглядов, тюремное заключение, ссылка. Лучшие стихотворения поэта интересны своим суровым гражданским лиризмом, своеобразной энергией и силой выражения, о чем в 1822 г.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.