Стихотворения и поэмы - [53]

«Вот твой хозяин, — Камал сказал, — он разведчиков водит отряд,

По правую руку его ты встань и будь ему щит и брат.

Покуда я или смерть твоя не снимем этих уз,

В дому и в бою, как жизнь свою, храни ты с ним союз.

И хлеб королевы ты будешь есть, и помнить, кто ей враг,

И для спокойствия страны ты мой разоришь очаг.

И верным солдатом будешь ты, найдешь дорогу свою,

И, может быть, чин дадут тебе, а мне дадут петлю».

Друг другу в глаза поглядели они, и был им неведом страх,

И братскую клятву они принесли на соли и кислых хлебах,

И братскую клятву они принесли, сделав в дерне широкий надрез,

На клинке, и на черенке ножа, и на имени бога чудес.

И Камалов мальчик вскочил на коня, взял кобылу полковничий сын,

И двое вернулись в форт Букло, откуда приехал один.

Но чуть подскакали к казармам они, двадцать сабель блеснуло в упор,

И каждый был рад обагрить клинок кровью жителя гор…

«Назад, — закричал полковничий сын, — назад и оружие прочь!

Я прошлою ночью за вором гнался, я друга привел в эту ночь».

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,

Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный Господень суд.

Но нет Востока и Запада нет, что племя, родина, род,

Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?

Мандалей

Возле пагоды Мульмейна, на восточной стороне,

Знаю, девочка из Бирмы вспоминает обо мне, —

И поют там колокольцы в роще пальмовых ветвей:

— Возвращайся, чужестранец, возвращайся в Мандалей,

Возвращайся в Мандалей,

Где стоянка кораблей,

Слышишь, хлопают их весла

Из Рангуна в Мандалей.

На дороге в Мандалей

Плещет рыб летучих стая,

И заря, как гром, приходит

Через море из Китая.

В волосах убор зелёный, в жёлтой юбочке она,

В честь самой царицы Савской Цеви-яу-лай названа.

Принесла цветы, я вижу, истукану своему,

Расточает поцелуи христианские ему.

Истукан тот — божество,

Главный Будда — звать его.

Тут её поцеловал я,

Не спросившись никого.

На дороге в Мандалей…

А когда над полем риса меркло солнце, стлалась мгла,

Мне она под звуки банджо песню тихую плела,

На плечо клала мне руку, и, к щеке щека, тогда

Мы глядели, как ныряют и вздымаются суда,

Как чудовища в морях,

На скрипучих якорях,

В час, когда кругом молчанье,

И слова внушают страх.

На дороге в Мандалей…

— Это было и минуло, не вернуть опять тех дней.

Ведь автобусы не ходят мимо банка в Мандалей!

В мрачном Лондоне узнал я поговорку моряков:

— Кто услышал зов с Востока, вечно помнит этот зов,

Помнит пряный дух цветов,

Помнит пальмы, помнит солнце,

Перезвон колокольцов,

Шелест пальмовых листов.

На дороге в Мандалей…

Я устал сбивать подошвы о булыжник мостовых

И английский мелкий дождик сеет дрожь в костях моих.

Пусть гуляю я по Стрэнду с целой дюжиной девиц,

Мне противны их замашки и румянец грубых лиц.

О любви они лопочут,

Но они не нужны мне, —

Знаю девочку милее

В дальней солнечной стране

На дороге в Мандалей…

От Суэца правь к востоку, где в лесах звериный след,

Где ни заповедей нету, ни на жизнь запрета нет.

Чу! Запели колокольцы! Там хотелось быть и мне,

Возле пагоды у моря, на восточной стороне.

На дороге в Мандалей,

Где стоянка кораблей.

Сбросишь все свои заботы,

Кинув якорь в Мандалей.

О дорога в Мандалей,

Где летает рыбок стая

И заря, как гром, приходит

Через море из Китая.

Дэнни Дивер

— О чем, о чем сигналит горн — промолвил рядовой.

— Равненье нам! Равненье нам! — сказал сержант цветной.

— Зачем вы побледнели так? — промолвил рядовой.

— Боюсь взглянуть на караул, — сказал сержант цветной.

— Это вешают Дэнни Дивера, слышишь, смертный марш трубят.

Полки построились в каре, сейчас его казнят.

Нашивки его сорвали с него и блестящих пуговиц ряд,

Это вешают Дэнни Дивера ранним утром.

— Как тяжко дышат там в строю! — промолвил рядовой.

— Мороз жесток! Мороз жесток! — сказал сержант цветной.

— Там кто-то впереди упал, — промолвил рядовой.

— Случился солнечный удар, — сказал сержант цветной.

— Это вешают Дэнни Дивера, вот последнее дефиле.

Он стоит у своей могилы, гроб стоит перед ним на земле.

Он повиснет через полминуты, извиваясь, как пес в петле.

Это вешают Дэнни Дивера ранним утром…

— Его койка стояла рядом с моей! — промолвил рядовой.

— Сегодня он ночует не у нас, — сказал сержант цветной.

— Он пиво меня угощал не раз, — промолвил рядовой.

— Он горькое пиво в одиночку пьет, — сказал сержант цветной.

Это вешают Дэнни Дивера, и вина его велика:

Налог на его селенье, и позор для его полка!

Это вешают Дэнни Дивера ранним утром.

— Что-то черное пред солнцем! — промолвил рядовой.

— Это Дэнни борется со смертью, — сказал сержант цветной.

— Что-то всхлипнуло там высоко… — промолвил рядовой.

— Это жизнь от него отходит, — сказал сержант цветной.

Покончено с Дэнни Дивером. Чу! Барабаны бьют.

Строится полк за полком, а сейчас и нас поведут.

Ого! Новобранцы трясутся, сегодня они попьют,

Повесив Дэнни Дивера ранним утром.

Фуззи-вуззи

Сражались за морем мы с многими людьми,

Случались храбрецы и трусы среди них:

Берберы и Зулусы, Сомали;

Но этот Фуззи стоил всех других.

Ни на полпенса не сдавался он:

Засев в кусты, он портил нам коней,

Он резал часовых, срывая связь колонн,

Играя в кошки-мышки с армиею всей.

Мы пьем за вас, Фуззи-Вуззи, за Судан, где родной ваш дом: