Стихотворения и поэмы - [27]

Пусть замкнет твое чрево карающий бог,

Чтобы муж твой напрасно с тобою возлег,

Чтоб сухой ты смоковницей стала!

И как сына наложницы бог поразит, —

Так и твой первородный пусть будет убит,

Чтобы семя бесплодно пропало!»

И кидается наземь, и клонится ниц,

И царапает землю ногтями…

И внезапно над ней в полыханье зарниц

Чей-то голос громовый и пламя:

— «Встань и слушай, Агарь! За твой стыд и позор

Я — Возмездие, Мститель Незримый, —

Заключаю отныне с тобой договор

На века и века нерушимый.

Вот я воду тебе из безводья извлек,

Чтоб дитя ты в изгнанье взрастила —

Будет сын твой отважный и славный стрелок,

И узнают враги Измаила.

Увеличу его, как песок морской,

Как небесные звезды умножу,

И двенадцать великих племен за тобой

С твоего да подымутся ложа.

А законного сына заставлю Я Сам

Сорок лет проскитаться в пустыне,

И на долгие годы и годы отдам

На посмешище детям рабыни!»

<Июль 1922>

СТИХИ, НЕ ВОШЕДШИЕ В КНИГУ «ПОД КАМЕННЫМ ДОЖДЕМ» (1921–1923)

У окна

Всю ночь мимо окон тянулись войска,

Тащились обозы, скрипели колеса.

Вот стало светать, и на небе белесом

Куда-то летели, неслись облака…

Но окна завешаны, заперты двери,

За каждой стеной злорадствует враг,

И в сумраке мутном звучит неуверен

Усталых колонн тяжелеющий шаг.

По рыхлому снегу, по стоптанной грязи,

По мокрым дорогам, назад на восток…

За ротою рота, и путь их далек,

Спеша отступают без смысла и связи.

Им смерть впереди простирает объятья —

Властителям мира, любимцам побед.

Но тощие руки грозятся им вслед,

И синие губы бормочут проклятья.

<26 февраля 1921>

Jardin des plantes

И.Э.

Не в сказках Андерсена мы, —

Любовь двух сахарных коврижек —

Нет, это было в дни зимы

В далеком, дорогом Париже.

Когда ты будешь умирать

Во сне, в бреду, в томленье страшном, —

Приду я, чтобы рассказать

Тебе о милом, о тогдашнем.

И кедр распустится в саду,

Мы на балкон откроем двери

И будем слушать, как в аду

Кричат прикованные звери.

И в темной комнате вдвоем,

Как в сказке маленькие дети,

Мы вместе вновь переживем

Любовь, единую на свете.

Как лава охладеет кровь,

Душа застынет тонкой коркой,

Но вот, останется любовь

Во мне миндалиною горькой.

<3 марта 1921>

«Скуластая рожа, раскосый глаз…»

Скуластая рожа, раскосый глаз,

Надвинута шапка в самый раз.

Звезда на шапке, а в небе крест, —

Не верю я Богу здешних мест.

На взморье пушки… Ты слышишь гарь, —

Петух червонный, законный царь.

Худая по ветру, босая шинель,

А ветер древний, стара метель.

Безлюден город, повсюду снег.

Один на дозоре стоит печенег.

<10–12 марта 1921>

Сплин

Что ж из того, что он меня любил?

Любовь прошедшая, — взгляни, какая малость.

И снова вот она, смертельная усталость,

И снова надо жить до истощенья сил.

Как долго надо жить? Завязка и развязка.

Без перерыва жить, — зима, весна, зима…

Не остановишься и не сойдешь с ума,

А между тем, ведь сердцу нет указки.

Ах, если бы не сон, приятель волоокий,

От счастья, от любви, от близкой и далекой,

К покою верно уводящий нас.

Мне, кажется, благословен трехкратно

Тот, кто, Сознание, похерит твой проклятый

Божественный и вездесущий глаз.

<18 марта 1921>

На Васильевском острове

На Васильевском острове гул стоит,

Дребезжат, дрожат стекла в Гавани,

А в Кронштадте пушки бухают.

Над Невой воронье кругом кружит…

Отощало око, воронье, за зиму;

Стали люди и сами падаль есть.

Где бы клюнуть мясца человечьего?

На проспекте отряд собирается.

Отряд на проспекте собирается,

По панели винтовки звякают.

Стороною обходят прохожие:

Кто не глядя пройдет, нахмурившись,

Кто, скрывая смешок, остановится,

Кто негромко вымолвит: «Бедные…

Молодые какие, на смерть идут!»

А пройдет старуха — перекрестится.

А пройдет, — перекрестится, старая,

Перекрестится, оборотится, —

Станет щурить глаза слеповатые,

Не узнает ли сына Васеньку,

Не его ли стоят товарищи?

Постоит, посмотрит, махнет рукой,

Видно, плохи глаза старушечьи.

И домой потрусит на Васильевский.

И домой придет, опечалится.

И не знает того, что сквозь мокрый снег,

Через талый лед, сквозь огонь и смерть

Пробирается цепь солдатская.

Проберется сын ее невредим,

Пронесет безрассудную голову.

Не возьмет его ни страх, ни смерть.

Крепче смерти тело горячее!

<25 марта 1921>

«Если это конец, если мы умрем…»

Если это конец, если мы умрем,

Если гибель постигнет нас, —

Пусть останется людям в века и в века

Несложный этот рассказ.

Как бутылку в море, в крушенья час

Суеверно бросал мореход,

Чтобы весть о погибших на землю дошла

Из пропасти синих вод.

Так моей неумелой водят рукой

Те, что темней меня,

Чтобы повесть об этих горячих годах

Дошла до другого дня.

<Апрель 1921>

Казнь

За то, что ждали знаков и чудес

И думали, что кто-нибудь воскрес,

За то, что нас смутил внезапный страх,

За то, что мы рассеялись как прах,

За то, что — маловерны и темны, —

Не ступим за черту обещанной страны,

За то, что мы роптали день за днем, —

Свершится казнь: в пустыне мы умрем.

<11 мая 1921>

Фарфоровый сын

Пойду я в магазин Корнилова на Невском,

Куплю себе совсем другого сына.

Не черноглазого, не разлетайку,

Не болтуна, не шалуна такого,

А пастушка в фарфоровом берете

И с маленькой игрушечною флейтой.

Уж он не станет разливать чернила

На рукописи, на мои тетради.

Без позволения не будет никогда искать картинок

Ни в Брюсове, ни в Белом, ни в Петрарке.