Стихотворения и поэмы - [64]

Шрифт
Интервал
„Что ж, берите, в плену я, —
вдруг сказал им отец.—
                                            Не могу не работать!“ — и вышел,
и провел посевную».
— «Значит, сдался старик!»
— «Я знакомым в глаза не глядела.
Отвернулись и люди.
А отец всё кричал:
                                  „Не могу,
                                                    не могу я без дела,
кто работу осудит!“
Запахал и засеял,
                                  с утра и до ночи работал,
нас гонял на участки,
полицаев и тех доводил до соленого пота.
Мать старела в несчастье.
Я смотреть не могу на людей,
                                                     стыд глаза застилает.
Показаться нельзя нам.
Мать к сестренке
                                   в другую деревню тогда увела я,
а сама — к партизанам.
А весна, как назло, в том году зеленела над миром,
буйно ринулись всходы.
В лес пришел к нам отец неожиданно
                                                                   и сказал командиру:
„Вот, на суд я, к народу“.
Только наш командир улыбался:
                                                         „Осудим под осень…“
Говорили ребята:
„Опыт, что ли, отец твой задумал с посевом и просит
поглядеть результаты“.
А посевы росли.
                              Крепли стебли.
И в пору налива
слух идет по району:
поднялась, поросла над землей небывалая нива —
в листьях вся и в бутонах.
Немцы силы сгоняли, людей и коней к косовице,
только стой, погоди-ка: в поле — ни колоска, ни овса, ни пшеницы —
молочай, повилика.
Всё трава застелила. Пропал урожай.
                                                                    Угрожая,
немцы бросились в села.
Первый раз,
                        не дождавшись совсем урожая,
был народ наш веселый.
А отец всё ходил по отряду, вздыхал виновато,
повторяя при этом:
„Я не мог без работы,
                                      посеял для них,
                                                                 но земля-то
не родит дармоедам!..“»
— «Слышишь, немец, земля не родит дармоедам! —
                                                                                                кричу я. —
В отделенья и роты
в сорок первом не ты ли, добычу почуяв,
свел цыплят желторотых?
Не хотел ты работать,
                                       труд задумал отнять у народов,
где войной, где обманом.
Это из-за тебя хлеб не сеял три года
Тимофей Емельянов!..»
7
Нам мотор привезли,
                                     мы в траву сковырнули горелый,
новый — краном схватили.
Немец кружится тоже, берется за каждое дело,
тянется не по силе.
Мы смеемся:
                       «Смотрите, и этот работать умеет!
Приучай свою спину.
Дармоеды и рабовладельцы заметно умнеют,
как пришли мы к Берлину».
А теперь и Берлин на виду.
                                            Впереди — только мир и работа,
честь победам!
Нам в колхозы свои,
                                     на заводы свои нам охота,
мы к работе поедем.
Там теперь торжествует, в работу влюбленный,
поднимается рано
смелый мастер орловской земли —
Тимофей Емельянов.
(Это он над снопом становился тогда на колени,
это я
          в ваши сенцы,
я вползал и стучался
                                    в жару отступленья бредовом:
 «Мы свои, окруженцы…»)
«Лена, пусть отец вынимает медаль и гордится
в день победы и мира.
Пусть на выставке ставят его золотую пшеницу
на подбитого „тигра“…»
Немец кружится тут же —
                                           то гайку подаст торопливо,
даже вытрет рукою,
то броню он погладит ладонью,
                                                         не хозяин, а диво!
И откуда такой он?
«Знаешь что, ты не нужен, иди-ка отсюда, —
рассердился водитель.—
Без тебя тут управимся,
                                              вон — в поместье иди ты!..»
— «Что с ним делать, девчата, скажите».
— «Давайте обсудим, вон машина готова.
Его показать бы всем честным трудящимся людям!»
— «Лене — главное слово».
— «Он рабовладелец, он крал у земли и у неба,
но расплата настала.
Пусть работает сам он,
                                        чтобы, если заленится, —
                                                                                        хлеба
до весны не хватало.
Ты слышишь —
                         корми себя сам,
                                                          а рабов не ищи ты,
и живи себе смело.
Вот тебе
                    нашей социальной защиты
высшая мера!
Чтобы, видя мозоли твои,
                                               твой хлеб, заработанный потом,
люди были б спокойны,
чтоб тебя,
                           подошедшего к мирным и честным работам,
не тянуло на войны!..»
«Уходи!» —
                       мы кричим ему с танка.
Он не верит чему-то,
гнется, шляпу ломая.
Это было за несколько дней до счастливой минуты
победного мая.
1945

142. ИЗ ПОЭМЫ «РАБОЧИЙ ДЕНЬ»

6. СМЕНА СМЕНЕ ИДЕТ
Бежит
               по открытой лестнице
в шуме,
             веселом звоне
весне молодой ровесница —
девочка в комбинезоне.
Косички схвачены бантом,
идет меж домов поселка.
Она,
               как струна, натянута,
легонькая,
                   как пчелка.
К сини комбинезонной
над кармашком
Продолжить чтение
Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.

Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.

Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.

Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)