Стихотворения и поэмы - [43]

Шрифт
Интервал

иду за урожаем по стране.
Опять бетон ложится на основы,
затворы тихо скрылись под водой,
и снова море полнится,
                                            и снова
наполнен провод силой молодой.
И то же поле вижу в дали дымной,
такой же, как над Волгой, небосклон.
Так я пришел
землей своей родимой
от Волгоградской
                                к Братской
на поклон.
В разливе дней, в смещенье пересвета
гудит вокруг сибирская страда.
И кажется:
                    вернулось снова лето
и не покинет больше никогда.
1962

83. «Зима в городах неказиста…»

Зима в городах неказиста,
ей холодно, тесно, темно.
Легла бы —
                       просторно и чисто.
Да нет —
                   в городах не дано.
Заметно неспящим поэтам —
у дворников снег не в чести.
Услышишь,
                    как перед рассветом
они начинают скрести.
Снежинки искрят на лопатах,
нежны и сложны —
                                 не разбей!
Но с крыш,
                      нестерпимо покатых,
сгоняют их,
                      как голубей.
Урчит, подвигаясь рывками,
машина, грозна и строга;
стальными своими руками
она загребает снега.
Готово шоссе для разбега,
проснулись большие дома.
Зима остается без снега,—
а это уже не зима.
А вы поезжайте к Заволжью,
к подножью Уральской гряды.
Ликующей
                  радостной дрожью
охватит вас
степь Кулунды.
Взлетите-ка вы
                              над Казанью,
и вас позовет Бугульма.
Я видел своими глазами,
как дружит с народом зима.
Земля дорогая искрится,
простор беспределен земной.
К Альметьевску —
                                к новой столице —
летите сюда
                      за зимой.
Снега и снега без предела,
пурга подымает дымы.
Найдешь себе место и дело, —
ты только
                  не бойся зимы.
Мороз пробирает до пота,
железные ходят грома.
Вот это — скажу вам —
                                          работа,
вот это — скажу вам —
                                            зима!
Бетонные крыши оставив,
покинув вдали города,
на крышах товарных составов
снег едет и едет сюда.
Края позабуду иные,
но этот —
                 забыть не смогу.
Здесь соки земли нефтяные
чернеют
на белом снегу.
1959

84. ПРО ЭТО

Вот это и есть то,
что называют любовью?
Так это зовется?
Так пишется?
Это и есть?..
Вы руки тяжелые закинете к изголовью,
ночь не ответит.
Дождь забарабанит об жесть.
Будут зимы, и вьюги, и росы на травах,
и звезды, и радости будут.
Разрывы придут.
И только не будет
ни виноватых,
ни правых,
ни знающих,
ни умудренных,
ни лечащих тут.
Никогда никого не расспрашивайте об этом —
ни друга,
               ни ветер,
                              ни самую умную ночь.
Ликуйте или страдайте одни
и не верьте поэтам,
поэты
            и сами себе-то не могут помочь.
Берите всю радость себе, не отдавайте и муку,
это только вдвоем открывают,
уж если любовь.
Воспоминания о любви
не годятся в науку,
всё не так.
Всё по-новому, снова,
не снова, а вновь.
Нельзя объяснить —
что это, со мной или с вами.
Один среди поля,
                                 под ливнем,
                                                      и ходит гроза.
Об этом никак невозможно чужими словами,
слова не приходят —
молчите глазами в глаза.
Молчите,
чтобы ресницы задели ресницы,
чтоб сердце услышало сердце другое в громах.
Любите друг друга.
Не думайте — явь это всё
                                               или снится,
любите друг друга,
                                 не бойтесь,
не ройтесь в томах.
Ни адреса нет, ни параграфа нету, ни ГОСТа,
будет она неотступна, мучительна,
                                                             как и со мной.
Не пишется это,
не слышится.
Дышится просто.
Так и поэзия —
дышится жизнью самой.
1960

85. ДАВНЯЯ НОЧЬ

Вся загорелась и затрепетала,
и сердце тихо охнуло в груди,
когда ватага грянула и встала,
оставив гармониста впереди.
Волне девчат ни спрятаться, ни скрыться.
Держась рукою левой за баса,
не торопясь
                       он вглядывался в лица.
Мерцали в темноте его глаза.
Он пыхал, распаляя самокрутку,
в глазах девчонок плыли огоньки.
«Наташка, отойди-ка на минутку…» —
сказал, поймав дрожащие зрачки.
Не помнит, как с собой не совладала
и сразу отшатнулась от подруг,
как от летящей стаи вдруг отпала
и выпростала руки из-под рук.
И по ночному гулкому бездонью
шла как во сне, покорная огню.
Он опоясал жесткою гармонью,
прижал мехами к колкому плетню.
От слабости,
                         от сладости робела,
глаза закрыла, бледная, без сил.
Услышала:
                       «Наташка, вот в чем дело,
зачем вчера к вам тятька приходил?
Не сватал?..»
                      — «Сватал», — тихо отвечала.
«А ты?..»
Глотнула горькую струю.
Недоброе предчувствие качало.
«Смотри не соглашайся —
                                             враз убью!..»
Хотела в ночь кромешную вглядеться.
«Не доводи, Наташка, до греха».
Батистовую кофточку у сердца
окованные стиснули меха.
И отошел.
Ни слова, ни приметы.
Опомнясь от нахлынувшей беды,
услышала — окрикнул: «Катька, где ты?..» —
и перебрал послушные лады.
Вернули.
Подвели.
И обручили.
В любви прошли их давние года.
А мне для жизни
                              только и вручили
смятение той ночи навсегда.
1960

86. В ПОЛЕТЕ


Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)