Стихотворения и поэмы - [31]

Играют на рояле…

Накрыл Ивана смертный дым…

И враг простер ладонь:

— Такой народ непобедим.

Но с нами Бог… Огонь!

Пришло письмо на старый дом.

Но чёрное, как снег,

Письмо изломное о том,

Что человека нет.

Ушёл из мира человек,

Оставил солнцу тень,

Огню — туман, бродяге — снег,

А топору — кремень,

Осенней буре — листопад,

Долине — тишину,

Слезам — платок, звезде — закат,

Ночному псу — луну.

Часть 3 Зеркало

Распахан танками Восток

И город Тихий Зарев.

Иван-да-Марья жил цветок,

Осталась только Марья.

Во мгле оплакала она

Горючую разлуку.

И скоро солнце и луна

Позолотили муку.

Дом пустовал с того утра —

Угроза прихотлива.

Фугас окрестных три двора

Опустошил без взрыва.

А на стене, как божий свет,

Забрезжило зерцало.

Взорвётся бомба или нет?

Но истина молчала.

Мелькали в зеркале века.

И плыл планетный шар,

Метель, холмы и облака,

Берёза и анчар.

Кривой монгол, стальной тевтон

Легли на нём слоями.

Повёл на Родину масон

Огромными ноздрями.

И отразился декабрист,

И с топором студент,

Народоволец и марксист,

И тот интеллигент,

Перед которым, заблистав

В тумане золотом,

Возник изысканный жираф:

— Россия, твой фантом! —

Сошел Февраль, вскипел Октябрь

Гранёными зрачками.

Погнало пенистую рябь

По зеркалу клочками.

Уму и поиску ломоть

Продиктовал веленье:

Стране закон, идее плоть,

Искусствам направленье…

Страна в огне, страна во мгле,

Фашизм приносит весть:

Нет воли к жизни на земле,

А воля к власти есть.

Поразрешётился весьма,

Погнулся русский двор.

Мелькали галки сквозь дома,

А танки — сквозь забор.

Пришла соседка: — Ой, беда!

Я видела: живьём

Мертвец Иван идёт сюда.

Он близко — за холмом. —

Мария кинулась навстречь

Дорогой распростёртой.

И полилась живая речь:

— Живой ты али мёртвый?

Коли живой, то прикажи,

Чем утолить тебя?

А коли мёртвый, то скажи,

Чем исцелить тебя?

Не плачь, любезная жена!

Супруг бежал из плена.

Земля одна, и ты одна,

И встреча сокровенна.

Опасный путь ему лежал.

Скрываясь от погони,

Он из-под Харькова бежал

С проводником в вагоне.

Где тот безвестный проводник —

Иван вослед не глянул.

Как тень в зерцале он возник

И тенью так и канул.

Иван сказал: — Молчи, жена.

Иван своё возьмёт,

Подай зеленого вина —

Узнаю: жив аль мертв.

Не причитай — недолог срок,

Не тяжели души.

Но чтобы голос твой не смолк,

О сыне расскажи.

Блеснуло Марьино кольцо

Или на солнце камень —

Ударил в пыльное лицо

Далёкий ложный пламень.

Иван прикрыл рукой глаза,

А во поле сверкает.

— Откуда свет? Смотреть нельзя!

— То зеркало сияет.

Из уцелевшей глубины

Невидимого дома

Оно сияло со стены

Неверно и бездонно.

— А ведь под зеркалом тайник, —

Сказал Иван.

— О, боже!

Ты там взорвёшься сей же миг…

— Иль позже. А надёжней

На свете места не найдёт

Сам черт наверняка.

Туда никто не подойдёт…

Но подошёл Лука.

Чихая, он залез в пролом.

— Эхма, пропала хата! —

Потрогал бомбу сапогом

И сел напротив брата.

Про то, как счастию в дыму

Посильное воздал,

Наврал с три короба ему,

А может, нагадал.

— Я у троцкиста был спьяна,

А может, у софиста.

Кабы я знал, что жизнь одна!

Обоих чкнули быстро.

Кровь на аршин ушла с лица,

Но говорю: «Есть снимки,

Великий кормчий — друг отца,

Он с ним бежал из ссылки».

Туда-сюда взялись листать

Историю времён.

Тоска. Я жду, и что же! Глядь:

Ко мне заходит — Он!

«Как жизнь, голубчик?» — Ничего.

«Послушай, — говорит, —

Я знаю брата твоего:

Испания, Мадрид —

Всё проворонил, негодяй,

Хотя и был орёл.

Ты брату так и передай…

Иди».

И я пошёл

Заре навстречу и судьбе…

Так вот, прости, братан,

Я проболтался о тебе…

— Донёс? — сказал Иван.

Лука вздохнул: — Я известил…

И тень его исчезла.

Эсэс огулом оцепил

Опасливое место.

— Пиши, Лука, — сказал эсэс, —

Такое: «Выходи,

Или твоим не жить!» Вот здесь,

Ребенку на груди.

— Хитро придумал басурман,

Но крик подать не хуже.

— Письмо есть мистика, болван! —

Оно приводит в ужас.

Сошла к Ивану тень в пролом.

— Владимир? Вот те на! —

А по Владимиру углём

Кривые письмена.

Иван всё понял: час настал,

Иному и не быть.

Ребёнок мысли угадал

И медлил уходить.

— Отец, возьми, он был со мной,

И протянул кинжал.

— Он… деревянный!

— Нет, стальной! —

Родитель задрожал.

Чужие слышались шаги,

Он деревяшку поднял.

— Святой простак… Побереги! —

Поцеловал и отдал.

Обочь фугас дремал в пыли.

Казалось, только тронь —

И полыхнет из-под земли

Спрессованный огонь.

— Я не хочу нисколько жить! —

Заплакал мальчик звонко

И стал о бомбу колотить…

О, кулачки ребёнка!

Прощай, родная сторона!

Дай горсть от милой пыли.

Блеснула в зеркале спина,

Ивана уводили.

Не плачь, жена. Любовь горда!

Увидимся ли снова?

Но жизнь сказала: никогда!

Печально это слово.

К нему ключей не подобрать

И лбом не прошибить,

Умом упорным не понять,

Но сердцем не избыть.

Загадка сфинкса и числа,

Обмен или обман.

Оно для старости — скала,

Для юности — туман.

В нём слёзы первые любви

И брачный стон наутро.

Напрасны жалобы твои,

Пришедший ниоткуда.

Стоит раздумье на пути

Встревоженного духа,

Как будто бьётся взаперти,

Стекла не видя, муха.

Луку с овчарками сыскал

Немецкий комендант

И триста марок отсчитал

За брата и талант.

Тут призадумался дурак

И мрачно стукнул по лбу:

— Цена известна, коли так,

Но лучше дайте бонбу.

Она без дела всё равно.

— Зачем?

— Для обороны. —

Желанье русское темно,

Но каковы резоны!

И в честь германского ума

Он снова стукнул по лбу:

— Иметь желательно весьма