Стихотворения и поэмы - [116]

А дети голые, без школ.

Своих газет и книжек нету,

Родное слово — в тупике,

Кружки, собранья — под запретом,

И весь ты в панском кулаке.

Чуть что — нещадные расправы,

Штыки, конвойные, острог,

Растет густой чертополох,

И дымом тянет из Варшавы.

18

О Петрушах хоть мимоходом

Сказать пора немного слов

И познакомиться с народом,

Что здесь живет спокон веков.

Людей, по правде, тут немного —

Всего, считай, семнадцать хат,

Строенья выглядят убого,

Все бедны на единый лад.

Вросли, скривившись, в дол песчаный,

На заскорузлых крышах мох,

Как бороды лешачьи, лег,

Прикрыв клоками струпья-раны.

19

Чтобы придать красы лачугам

И Польши честь не уронить,

Приказ был дан по всем округам —

Немедля хаты побелить.

Не много бодрости прибавил

Халупам сгорбленным побел,

И петрушевцев позабавил,

Потешил тот «державный» мел.

Лемех Авген придумал мудро

Пословицу на этот счет:

Мол, стенам нашим мел идет,

Как бабушке столетней пудра.

20

Нет, никогда не одобряет

Мужик того, что хочет пан,

Но всем, что пан ни затевает,

Он видит блажь или обман.

А как могло быть по-другому,

Когда тебе простор закрыт?

Вот дед Кутейка, всем знакомый,

Его табак был знаменит.

Теперь бедняга стонет стоном —

Табак свой разводить не смей,

Для пана по приказу сей,

А уж какой там вкус — в «казенном»!

21

Да не один Кутейка только

Панами выбит из седла.

Прикинь-ка, наберется сколько

Таких из каждого села.

Всечасным грабежом, обманом

Уж так зажали — не вздохнуть,

Ну, словно пойман ты капканом,

Не устают душить и гнуть.

А коль, не дай господь, узнают,

Что слух направил на восток,

Тогда пропал ты — свалят с ног

И без пощады доконают.

22

Соблазн же у людей немалый

Узнать побольше, как живут

В краю за пограничным валом,

Где власть своя, где волен труд.

А кстати, на дворе Авгена,

Как часовой мужицких хат,

До туч возносится антенна,

Прельщая хлопцев и девчат.

Идут сюда и пожилые,

Не смело, правда, а тайком,

Послушать вести вечерком —

Родной Москвы слова прямые.

23

Вокруг стола засядут чинно,

Окно задернут поплотней.

Крути Варшаву для почина

И целься на Москву скорей.

Варшава — так, на всякий случай,

Особенно же в этот час,

Когда возможен шпик-лазутчик,

Нахлебник панский, лоботряс.

Но люди здесь не без сноровки,

Здесь видят подлеца насквозь,

И коль такой вотрется гость,

Так не погладят по головке.

24

Давно ведется, хоть и глухо,

Война с панами у крестьян,

Востро держать им надо ухо,

Чтоб не поддаться на обман.

Вот и сегодня — нету веры,

Что тут не ходит сыщик-бес.

Нет, дудки, приняты все меры —

Свои кругом на страже здесь.

Заметит кто-нибудь чужого —

Сигнал, Авген за ручку круть,

И уж ксендзы вовсю орут,

Слышны псалмы из Ченстохова.

25

И веры не теряют люди,

Храня надежды свет в груди,

Пусть ныне правит пан и судит —

Весна им блещет впереди!

А дед Кутейка молвит строго:

«Мужик вовеки не помрет,

Пред ним великая дорога,

А пана только гибель ждет.

Он царь сегодня, всех сильнее,

А завтра — прах, зола и дым,

Полынь не вырастет над ним.

Я ж табачок еще посею!»

Глава тринадцатая Перевод Б. Иринина

1

На людях я иль сам с собою,

Все с ними в думах я живу.

Мне не дают они покоя

Ни в чутком сне, ни наяву.

Не день, не два — по доброй воле —

Идти мне с ними по пути,

Чтобы избыть их злую долю,

Чтоб счастье им помочь найти.

Я снова к вам, мои герои,

Мои три близкие души,

Иду в деревню Петруши,

Где, знаю, нет и вам покоя.

2

Они в каморке крепко спали —

Нет крепче сна перед зарей, —

И сны их уносили в дали,

Ласкали щедрою рукой.

Своя Марине хата снилась,

И пашня, и они втроем;

В краю свободном был Данила,

Мальчонка — грезил о своем.

А у ворот их тихой хаты

Стучалась между тем беда:

Сходились стражники сюда,

Как будто по невесту сваты.

3

Двор окружен, закрыты ходы.

У темных окон, в смутный час,

Стоят душители свободы,

С них не спуская зорких глаз.

На двери навалясь всем телом,

Ватагой рвутся в мирный дом.

Ох, кто пришел за добрым делом,

Тот не полезет напролом!

«Кто там?» — дрожащий от тревоги

Донесся голос из сеней.

В ответ — все громче и сильней

Стук раздается на пороге.

4

Колотят в двери, словно в бубен,

Чтоб кончить дело до зари.

На языке — угрозы, ругань,

Грохочет окрик: «Отопри!»

Марина шепчет: «К нам! О боже!..»

«Молчи! — Данила на нее. —

Ни плач, ни крик твой не поможет,

Поживы ищет воронье».

Она, как смерть, с переполоха,

И он, раздетый и босой,

Дрожат, как стебли под косой.

Куда им деться? Дело плохо!

5

И отпирает дверь Данила,

Сам отступая в уголок.

Ввалилась в сени вражья сила,

Гремят шаги тяжелых ног.

Стоят, как псы, зловещей сворой.

«А ну-ка, кто Данила Смык? —

Вдруг властно молвил пан Пшебора. —

Что ж пан молчит? Прилип язык?»

«Данила — я. Что надо пану?»

«То пан увидит скоро сам…

Пан Гжыб! Прошу вас — гляньте там,

А в их халупу сам я гляну!»

6

Паны торжественно, степенно

Творили обыск, как обряд,

Весь перерыли дом отменно,

Все вещи трогали подряд.

Совали нос в любую щелку,

Трясли подушки, сенники,

В подпечье лазили, за полку,

Измяли скатерть, рушники.

Стучали в стены, от порога

Пол изломали вширь и вдоль,

Перетрясли в кадушке соль,

Святых ощупали и бога.

7

Сложив, как на молитве, руки,

Стоит Марина у стены,

Глядит, с душою полной муки,

Как произвол чинят паны.

Что ищут? Что у них за мысли?..

Как сердце ей сосет тоска!

Густые волосы обвисли,

Как будто ветки лозняка.

Молчит Данила, брови хмуря,