сияньем глаз, сетями кос и я был взят в полон.
Как у тебя, моя душа была в те дни крылата
и учащенно бился пульс, желаньем опален.
Всё было схожим. Жизнь текла стремительным
потоком.
Как ты, я бредил по ночам, слова любви шепча.
Томясь, как ты, мечтал о ней, прекрасной,
черноокой,
но догорела до конца мечты моей свеча.
Теперь то время для меня лишь в памяти
осталось.
Вернуться в юность не дано покуда никому.
На сердце старое мое легла годов усталость.
Горячей страсти сладкий груз уж не поднять ему.
Я не грущу. Всему свой срок. Дел у меня
без счета:
помочь товарищам, друзьям, работать вновь
и вновь…
Вот, например, сейчас моя насущная забота
сложить поэму про твою счастливую любовь.
Давно ли был ты батраком?.. Вчера —
бесправье, голод.
Чуть притомился — по плечам со свистом хлещет
плеть.
Сегодня в коллективе ты, удачливый, веселый.
Как мимо этого пройти? Как это не воспеть?
Твоя невеста, говорят, работает на славу,
чуть свет ласкает ветерок волну ее кудрей.
Ударный труд в краю родном дал ей почет
по праву,
дал гордый блеск ее очам, дал радость жизни ей.
Еще слыхал я, что заря ее целует нежно,
когда она выходит в сад по утренней росе;
что руки быстрые ее, как лебедь, белоснежны,
что тал склоняется пред ней, дивясь ее красе.
Что звонок голос у нее, что даль и ширь степная
благоговейно внемлют ей, когда она поет.
Что изумрудная листва, от ветра убегая,
уроки верности берет у верности ее.
Слыхал, что в сердце у нее — пылающее солнце,
и потому она всегда светла и горяча;
что как-то месяц молодой к ней заглянул
в оконце
и после клялся ей в любви на лезвии луча.
Ей тушь и пудра не нужны, ей не нужна помада.
Она проста и весела, красавица полей.
Ее косметика — цветник и яркий бархат сада,
ее рубины — россыпь звезд, а зеркало — ручей.
Слыхал я также, что она на сборе урожая,
проворно меж рядков скользя, чуть-чуть сгибая
стан,
всех соревнующихся с ней легко опережая,
за сотню килограммов в день приносит на хирман.
Еще мне довелось узнать, что многие джигиты
о ней мечтали день и ночь, вздыхали, не таясь.
Но верный путь к ее любви был лишь тебе
открытым,
лишь для тебя в ее очах заря любви зажглась.
Ну что ж, кому же, как не вам, быть неразлучно
вместе?
Вы в чистом небе две звезды, вы в поле два
цветка.
Лишь для тебя теперь звучат ее девичьи песни,
лишь для нее — твоей любви горячая рука.
Как родинка, ее красу дополнило уменье
любую книгу прочитать и всё усвоить в ней.
А как чудесно шьет она, ну прямо загляденье.
Всё гладко, всё к лицу, а швы — не отыскать
ровней!
Отрадно поглядеть на вас, когда стоите рядом.
Могучий, точно карагач, ты ей вполне под стать.
Полей колхоза не объять и не окинуть взглядом,
а ты на тракторе своем их все успел вспахать!
У нас дороги широки, возможности безбрежны.
На сущность мира смотришь ты не темным
простаком,
не мутным взглядом дурачка, дремучего
невежды, —
обвязан твой широкий лоб познания платком.
Но слушай, всё имеет срок. Не бесконечна сила.
Я часто вижу одного седого старика.
Ему за восемьдесят лет, в глазах его застыла
давящая, как ночь без звезд, жестокая тоска.
«Отец, — сказал однажды я, — когда б я вас
ни встретил,
вы будто что-то на земле пытаетесь найти».
Он поднял блеклые глаза, невесело ответил:
«Здесь жизнь моя прошла, сынок, по этому пути.
Здесь жемчуг юности моей я разбросал беспечно,
рубины молодости здесь исчезли без следа.
Тогда не знал, что зоркий взгляд дается
не навечно.
Что есть у бодрости предел, не понимал тогда.
Знал кое-что, но мало знал. Всё думал:
наверстаю!
А что теперь? Почти слепой, беспомощный
старик.
Ах, если б возвратить назад годов минувших