Стихотворения и поэмы - [63]

Шрифт
Интервал

Война еще бушует, мир — в огне.
О, вырваться бы вновь на поле сечи,
Я не последним был бы на войне!»
                       * * *
И ночь и день влачат унынья бремя.
Двуцветна жизнь печальных близнецов,
И узник взором прорезает время:
Проходят дни — вся жизнь в конце концов.
Минувших дней он вызывает тени:
Бой под Хотином, шведскую войну.
Он, жизнь начавший у лезгин в плененье,
Кончает дни у пруссаков в плену.
Как скорлупы яичные пустые,
Стоят в шеренге пять десятков лет,
Седеют кудри, падают, густые,
И, как свеча, скудеет белый свет.
В тюрьме подкралась незаметно старость.
Не проломать гранит стены глухой.
И хоть былая боевая ярость
Кипит в крови, нет сабли под рукой.
Но вот однажды утром, на молитве,
Он о победах русских узнает,
И словно слышит скрежет сабель в битве,
И словно видит всадников полет.
И снова Одер густо отуманен
От дыма пушек, бьющих за холмом,
И рассекает брат-однополчанин
Германский щит, украшенный крестом.
И трон колеблется державы прусской,
И Фридрих сам на взмыленном коне
Бежит бесславно перед силой русской,
Скрываяся в полночной тишине.
И сердце громко говорит Давиду:
«Ты полон сил! Ты седине не верь,
Бери свой меч, мсти за свою обиду!»
Но не сорвать окованную дверь.
И нет меча. И мечется в бессилье
По камере. «Нет, лучше смерть в бою!
Рубитесь, братья! Разверните крылья!
Исчерпайте со славой жизнь свою!»
А русским уж Берлина ключ вручают
И ключ от королевского дворца.
И сердце вновь, как быть ему, не чает:
И радость в нем — и мукам нет конца.
                       * * *
И снова годы рассекает око:
Хотинский бой, турецкая война,
И девушка из Зубовки далекой…
Увяла, знать, устала ждать она.
Как хлеб и воду, радости и беды
Ты с украинцем, с русским разделял.
Ты им о муках Грузии поведал,
В бою пред смертью ты не отступал.
Как русский, ты сражался в русском войске,
Конем ли землю прусскую топча,
В Финляндию ль отправившись геройски, —
Не посрамил грузинского меча.
И вспомнил ток ты, окруженный лугом,
Излучину реки, овинный дым
И хлеб, что дан тебе был первым другом.
И ты поешь о первой встрече с ним:
«Я душу отстоял родного края,
Я память Картли в сердце сохранил,
Я жил в мученьях, факелом сгорая,
И путь потомкам нашим озарил.
И если в дальнем будущем собрата
Дорога брани приведет сюда, —
Сын Картли, знай — я здесь прошел когда-то,
И помяни добром меня тогда!»
                     * * *
И, вестью растревоженный, в смятенье
Гудит весь город раннею зарей:
Мол, убежал из заточенья пленник,
Грузин, сидевший в башне угловой.
А он уже за Эльбой — сильной птицей
Несется к русским на коне чужом,
И с беглецом никто не смел сразиться,
Как с вырвавшимся из тенет орлом.
Так дух его разбил зимы оковы,
И снова в сердце лето расцвело, —
Он с армией соединился снова,
Живой волной влился в ее русло.
И песней вспыхнули души глубины,
И он воспрянул сердцем, полный сил.
Рукой коснулся он ключей Берлина
И радостные слезы уронил.
Возвращение из похода
Вражда подстерегла меня,
Сожгла усадьбу в пламени.
Давид Гурамишвили
Ты застал по возвращенье
Хутор свой дотла спаленным.
Ни зозуленьки, ни пенья
Соловья в саду зеленом…
На пустом сидел ты месте —
Нет ни сада, ни ограды…
Чьею злобой, чьею местью
Ты ограблен без пощады?
Сожжены твои амбары,
Жито вытоптано в поле.
Знать, развеял вихрь пожара
Рукопись в степном раздолье.
Вдаль страницы уносились,
Схожи с белым листопадом.
Мнилось — в грудь ножи вонзились,
Отравили смертным ядом.
Пусть враги рукою жадной
Твой последний хлеб отнимут,
Пусть твой бедный виноградник
Предадут огню и дыму.
Возрастишь ты новый колос,
Дом и сад устроишь снова.
Но как быть, коль отнят голос —
Осквернен источник слова?
Песню потерять — что сына!..
Сел ты в сень листвы осенней.
Цвета тигра — желть осины,
Шум ветвей — как песнопенье.
Пусть под шум их жажда мести
В жажду песни превратится.
Пусть из пепла стих воскреснет,
В очаге огонь родится.
Но укроется ли в доме
Дух от бури полуночной!
Нужен жернов, чтобы громом
Утешал твой слух немолчно.
Не дал мир тебе потомка,
Пусть же другом жернов будет,
Пусть в предутренних потемках
Он к труду тебя разбудит!
Пусть он доброю заботой
Брата заменит родного.
И взялся ты за работу —
Начал хутор строить снова.
Что ни день — в живой ограде
Дышат яблони всё выше,
Строчка теплится в тетради,
Дым печной валит над крышей.
Мечта о мельнице
Что ты имел, чтоб мельницу построить?
Ее нарисовал ты на полях —
Под песню вьюги зимнею порою
Перед огнем мечтал о ней в ночах.
Где жернов взять и цепи для навоя?
Кирпич, и тес, и бревна где найдешь?
Но станет легче с наступленьем зноя,
Потрудишься — волнение уймешь.
Ты пустишь мельницу живой водою,
Пусть в ней мечта пером зашелестит
И облак думы дымкой золотою
Над колесом гремящим заблестит!
Пусть живописью стены озарятся
И крылья вдохновенья зашумят!
Пусть рыбы говорящие родятся,
Форелями влетая в водопад!
Что мельница Давиду?.. Угадал я:
В ней песнь арбы, дитя в родных руках.
В ней думы, думы, как за дальней далью
Седые горы Картли в облаках.
Пусть не умолкнет жернов в дни засухи,
Гремя тебе и в смертном забытьи,
Пришли б к тебе, одетые в кольчуги,
Твои собратья, крестники твои.
И песню жизни с колесом зубчатым
Им пел бы жернов, пел и веселил.
А жита Картли ворох непочатый
У сердца б ты согрел и возрастил.

Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)