Стихотворения и поэмы - [36]

Я на берег выброшен буду волною.

Ты к берегу выйди на желтый песок

И щедрые слезы пролей надо мною.

Нет, я не исчезну, не кану на дно,

Не рухну, как буйвол, мыча бессловесно,

Лишь сердце останется рассечено

И две половины тебе вернет бездна.

Родимому краю одну подари,

Согрей на груди половину другую.

Пусть сердце мое неустанно горит,

Тебя утешая в минуту такую!

А катер без устали крутит винтом,

В туманах скрываются волн караваны.

Ты так далеко за высоким хребтом…

Мечтать о тебе ли, смотреть ли в туманы?

Не страшно по морю пустынному плыть.

От близости пуль мое сердце не плачет.

Упрямой волне меня в море не смыть,

Любовь и надежда в тумане маячат.

1943

76. Детский плач. Перевод С. Куняева

Деревню разбомбили самолеты,

Облили землю ливнем из металла.

Я был в землянке, а неподалеку

Испуганная девочка лежала.

Объятые землей, огнем и прахом,

Мы замерли в землянке, как в могиле,

Ее глаза, наполненные страхом,

«О, помогите мне!» — меня молили.

Снаряд ударил в реку, поднял брызги,

Осколки с грязью по земле хлестнули,

И петушиный крик раздался близко

И тут же замер в грохоте и в гуле.

Ребенок плакал: «Помогите, дядя!»

Он трепетал, как слабое растенье,

И, в детские глаза-озера глядя,

Я ниоткуда не видал спасенья.

Ребенок плакал: «Дядя, помогите!»

А чем помочь, когда в землянке душной,

Как погребенный заживо в могиле,

Лежишь распластанный и безоружный?

И я подумал: расскажу ей сказку,

Которая кончается счастливо,

Но всё забыл — начало и развязку,

Когда снаряд обрушился на иву.

Вокруг стояли крики и стенанья,

А мы полузарыты, как в могиле…

О, это неизбывное страданье

И детский шепот: «Дядя, помогите!»

Под ливнем пуль, под грохотом бомбежки

Я был не в силах к сказке возвратиться…

Прошли года. Все стежки и дорожки

Позаросли,

А этот плач всё длится.

Где б ни был я — в горах или в долине,

Брожу в полях, ромашки обрываю,

Но этот плач в моих ушах поныне,

Я этот плач нигде не забываю.

Фиалки расцветают на Мтацминде,

Сползает снег с усталого нагорья.

А я всё слышу: «Дядя, помогите!»

И раны открываются от горя.

МОЯ ОТЧИЗНА

77. Кто сказал… Перевод Н. Тихонова

Кто сказал, что будто бы мала

моя отчизна, Картли дорогая,

что словно малый диск она легла?

Кто выдумал: мала земля родная?

А ну, поставь-ка скалы сверху скал.

В их серебре, в туманной пене,

орлиных крыльев у виска

послушай-ка и трубный крик оленей.

И крепостей на всех вершинах мощь

измерь-ка мастера глазами,

все собери ты краски наших рощ,

их в тьме времен уже сиявший пламень.

Измерь-ка крылья ураганов гор,

ущельями зажатых и ревущих,

измерь-ка рек клокочущий костер,

льды купола, вонзившиеся в тучи.

Рукою, что в бою закалена,

коснись ворот Дербентских, взятых в сече,

тогда откроется она —

моей отчизны бесконечность!

Кто сказал, что будто бы мала

моя отчизна, Картли дорогая,

что словно малый диск она легла?

Кто выдумал: мала земля родная?

1944

78. У памятника Ленину. Перевод А. Межирова

Тает утренней дымки завеса

и лучи простирает восток

там, где волны в теснине ЗАГЭСа

создают электрический ток.

Мцхет Арагвой обвит и Курою…

Где б я ни был, рассветной порой,

лишь глаза на мгновенье закрою,

вижу — Ленин стоит над Курой.

Вижу — Ленин стоит над волнами,

озирая земли торжество,

и листва Зедазени, как знамя,

за плечами шумит у него.

Смотрит пристально он с пьедестала,

как цветут берега над водой

там, где прежде волна клокотала,

в белой кипени, в пене седой.

Пробудились деревья во Мцхете

в чистом цвете живого луча,

и сверкнул этот луч на рассвете,

словно мысль над челом Ильича.

И красою увенчаны строгой

гордых скал вековые верхи,

где Военно-Грузинской дорогой

Пушкин шел, сочиняя стихи.

Где ветра возносили впервые

над снегами нагорий седых

сочиненный поэтом России

воспевающий Грузию стих.

И прекрасен рассветной порою

гор Кавказа незыблемый строй.

Там, где Ленин стоит над Курою,

загорается свет над Курой.

Этот свет величав и нетленен

в нашей жизни, в трудах и в бою.

И меж всеми народами Ленин

делит светлую мудрость свою.

1947

79. Мать Грузии. Перевод А. Межирова

Бывает, мнится, что из мглы времен

Я выехал однажды на коне.

Был долгим путь. Но потрудился он,

Чтоб современность стала ясной мне.

Глядят в меня прошедшие века,

Чтоб наши дни узнать сквозь сумрак злой…

Ковш держит материнская рука,

Наполненный слезами и землей.

Весь лик ее морщинами пробит.

Кахетию оплакивает мать.

О Гванце безутешная скорбит,

Ресницы разучившись подымать.

Но над Казбеком рассвело уже.

К его вершинам рвусь я издали.

И слезы материнские в ковше,

Как розы, встрепенувшись, зацвели.

Тех слез горячих ножевая боль

Доспехи накаляла добела,

Земле грузинской сохранила соль,

Под плиты к мертвым ветер принесла…

Смотри же, мать! Счастливую звезду

Твой сын любимый держит над судьбой.

Ты счастлива. Светло в твоем саду.

Позволь на землю пасть мне пред тобой!

Сними лечаки траур с головы.

Остались беды за спиной в ночи.

Пусть седина под платом синевы

Трепещет, как рассветные лучи.

Не нахожу достойных слов любви.

Твои следы целую я в пути.

О мать моя! Народ благослови!

Грядущие дороги освети!

Чтоб свет твоих неувядавших роз

За рубежи струился. И еще —

Чтоб сердце, не страшащееся гроз,

Во все века стучало горячо.

1940

80. Пора сенокоса. Перевод А. Тарковского

Пора сенокоса — и косу я правлю,