Стихотворения - [9]

И вдруг – скользит, упал – и бедное дитя

В одной же всё реке, невинно с ней шутя,

Глядится, моется и тонет.

Не бойся

Не бойся, добрая и любящая мать,

За сына своего, когда он понимать

Так рано начал всё! Не полагай, что это –

Недолговечности опасная примета.

Пускай твой маленький задумчив и угрюм,

Как будто уж его коснулся сумрак дум!

Кто знает? Может быть, подобно птичке белой,

Сидящей на скале в виду освирепелой

Пучины моря, он уж видит сквозь туман,

Как близится к нему весь жизни океан.

Ребенок хмурится, как птичка хохлит перья, –

А ты, полна любви, исполнись и доверья

К святому промыслу и посмотри светло

Ребенка милого на умное чело.

Мечтает он? – Так что ж? К мечтам так близок гений!

Мечты те выжгутся в горниле размышлений;

Мыслитель будет он, а мысль – святой залог

Всего великого, в ней жизнь миров, в ней бог.

Да! Пламенная мысль, сказав «твори!» таланту,

Дает Мильтону рай, ад завещает Данту.

Поверь, – великая ребенка участь ждет,

Когда он жаждет знать, когда предузнает.

Недаром действует в нем Прометеев пламень.

Он вопросительно глядит теперь на камень,

А там – с резцом в руке и с мрамором в борьбе –

Он Микеланджело нам воскресит в себе

И дивный образ даст порфирам и гранитам;

Или воителем предстанет знаменитым,

И посреди царьков и поземельных карт

В нем миру явится Франциск иль Бонапарт,

И царственный игрок, лишь славы отголоску

Внимая, мир сочтет за шахматную доску,

Где будет раздвигать несметных пешек ряд,

Пока ему судьба не скажет: шах и мат!

Как знать? Пойдет с трубой иль под компасным румбом

Он в небо Гершелем, иль в океан Колумбом,

Схватить сквозь горы волн или сквозь весь эфир

Иль новую звезду, иль новый чудный мир.

Кто ведает? Среди младенческих усилий

Растет, быть может, в нем певец певцов – Виргилий,

Стремящийся сорвать бессмертия венец,

Стихом поколебать весь мир и, наконец,

Крылатым гением, подобно дивной тени,

Лететь по головам грядущих поколений.

Бедные люди

Пустынный берег. Ночь. Шум бури. Темнота.

Убога и ветха, но крепко заперта

Рыбачья хижина. В дрожащем полусвете

Рисуются вдоль стен развешанные сети.

От углей, тлеющих в высоком камельке,

Мелькает алый круг на сером потолке,

И отблеск кое-где играет красноватый

На бренных черепках посуды небогатой,

В березовом шкафу уставленной. За ним

Широкая кровать под пологом простым,

А дальше – на скамьях, покрытых тюфяками,

Спят дети малые. Их пятеро. Клубками

Свернулись, съежились. От бурных вьюг и стуж,

Казалось, скрыто тут гнездо бесперых душ.

Кто ж эта женщина? – Она в тени с тоскою,

Колени преклонив, поникла головою

На полускрытую завесами кровать

И тихо молится, – о, это, верно, мать!

Она одна, в слезах, в тревоге, в страхе, в горе,

А там – пред хижиной – бушующее море.

Муж там, средь ярых волн. С младенчества моряк,

Он презирает всё – рев бури, ночи мрак.

Он должен и в грозу свои закинуть сети,

Он должен – потому что голодают дети;

Он должен с вечера, пока морской прилив

Благоприятствует, ладью свою спустив,

Четыре паруса как следует уставить,

А там – изволь один и действовать, и править!

Жена тогда чинит изорванную сеть,

Да между тем должна и за детьми смотреть,

И рыбный суп сварить, глотая дым и копоть,

И разное старье домашнее заштопать.

Плыви, рыбак! Трудись! Ищи среди валов

Местечка, где хорош бывает рыбный лов!

А место это как, вы б думали, пространно?

С большую комнату, притом – непостоянно:

Оно то там, то здесь, кругом же – океан!

Плыви! А тут и дождь, и холод, и туман, –

А волны вкруг ладьи и над ее краями,

Клубясь, вращаются зелеными змеями,

Он мыслит о жене, она его зовет

Среди своих молитв, – и, пущены вразлет,

Их мысли, как из гнезд поднявшиеся птицы,

Крест-накрест мечутся в пространстве без границы.

Вот жребий рыбака! А в этот самый час

Танцуют где-нибудь, – там бархат и атлас,

Цветы, гирлянды, блеск. А тут – во тьме беззвездной

Плавучая доска над разъяренной бездной

Да жалкий лоскуток дырявого холста,

На палку вздернутый: плыви! А тут – места,

Где смерть со всех сторон, и мели, и утесы!

А дома – хлеба нет, а дома – дети босы.

Там где-нибудь – пиры, там роскошь свыше мер,

Мечты и замыслы, и мало ли химер, –

А тут одна мечта – вразрез напорам водным,

Добравшись к берегу холодным и голодным,

Взглянуть у пристани дню светлому в лицо,

Причалить, вдеть канат в железное кольцо

И лишь до вечера вкусить покой желанный

В семействе, близ своей хозяйки доброй – Жанны!

О Жанна бедная! Твой муж теперь один

Под бурей на море, средь бешеных пучин!

Один – в глухую ночь! Хоть бы подмога в сыне!

Да дети малы все, – так думаешь ты ныне,

А там, как взрослые поедут с ним, – поверь,

Ты скажешь: «Лучше б им быть малыми теперь!»

Она берет фонарь: «Пойду взгляну! Ведь вскоре

Вернуться должен муж. Не тише ль стало море?

Пора бы утру быть!» Пошла и смотрит, – нет!

Всё бурно. Дождь идет. В слезах стоит рассвет,

Рождающийся день, как бы боясь явиться,

Расплакался о том, что надобно родиться.

Та в трепете идет. Хоть где-б-нибудь окно

Мелькнуло огоньком! Кругом всё сплошь черно.

Дороги не видать. Вот, покривясь, горюет

Лачуга темная, сквозь щели ветер дует,

Раскачивая дверь, а крыша… Боже мой!

В ней еле держится отвагой лишь одной

Злой бурей взрытая изгнившая солома.

Ужель живущие там говорят: «Мы – дома»?