Стихотворения - [10]

«Постой-ка! Дай зайду! – подумала она,

Мимоидущая. – Ведь там живет одна

Несчастная. О ней говаривал со мною

Мой муж. Намедни он нашел ее больною.

Она вдова. Узнать, что, как она теперь!»

И с этой мыслию стучится Жанна в дверь.

Ответа не дает пустынное жилище.

«Больна!.. А дети-то? Пожалуй, ведь без пищи!

Их двое. Без отца!» Она еще стучит:

«Эй, отоприте мне, соседка!» – Всё молчит.

«Впустите!» – Наконец неведомой судьбою

Дверь двинулась – и вход открылся сам собою.

И Жанна в дверь вошла, лучами фонаря

Жилище страждущей вдовицы озаря,

Где тот же крупный дождь, холодный, сверху на пол

Сквозь дырья потолка, как через сито, капал, –

И что же? В глубине, в углу – ужасный вид! –

Пав навзничь, женщина недвижная лежит

В лохмотьях, обуви нет на ногах бедняги,

В глазах – безжизненность стоячей, мутной влаги.

Домохозяйка-мать! Ужели это ты?

Ведь это труп? – Да, труп почившей нищеты.

Вот всё, что на земле от матери осталось!

Как перед смертию страдалица металась,

Так и застыла тут. Рука, позеленев

И с войлока спустись, висит, окоченев, –

И пальцы скорчены, – и в немоте ужасной

Разомкнуты уста, отколь душа несчастной

Рванулась, испустив в предсмертный, страшный миг,

Последний, слышанный лишь вечностию крик,

Близ мертвой матери сном счастья упивались

Младенцы нежные и сладко улыбались –

Два – в общей люльке их. То были сын и дочь.

Мать, чувствуя уж смерть, старалась превозмочь

Еще сама себя: привстав, на них взглянула

И ножки им своей шубенкой обвернула,

А тельце – юбками, чтоб было им тепло,

Чтоб смертным холодом на них не понесло

От трупа матери, – ее покров пусть греет

Малюток и тогда, как труп охолодеет!

И как покоен сон согревшихся детей!

Тиха их колыбель. Казалось, спящих в ней

И Страшного суда звук трубный не разбудит.

Пусть судия придет! Ведь им суда не будет, –

Невинны! Незачем и пробуждаться им.

А дождь меж тем грозит потопом мировым.

Порою с потолка вдруг капля дождевая

Летит – и, на чело умершей упадая

И по щеке катясь, становится слезой.

А звонкая волна, под вихрем и грозой,

Бьет в берег и гудит, как колокол набатный.

Усопшая сквозь мрак и сон свой необъятный

Как будто слушает, что тени говорят,

Как будто хочется ей душу взять назад,

И, кажется, уста отверстые и очи

Недвижные – ведут беседу в бездне ночи:

Дыханье ваше где? – глаза устам твердят,

Уста ж в укор глазам: куда ваш делся взгляд?

Любите! Радуйтесь! Живите! Веселитесь!

Ликуйте на пирах! На бал в цветы рядитесь!

Как ни блестящ ручей – всё в темный океан

Ему назначен путь. Удел нам общий дан:

Забавам юности, всем песням, играм, шуткам,

Улыбке матери, любви ее к малюткам,

Лобзанью страстному двух пламенных особ –

Всему один конец: холодный, мрачный гроб!

Что ж Жанна, хижину умершей оставляя,

Несет теперь с собой, близ сердца укрывая?

Какая ноша тут? Что так трепещет грудь

У Жанны? Что она свой ускоряет путь?

Что значит этот взгляд, исполненный тревоги?

Зачем у ней дрожат, подкашиваясь, ноги?

Украла ль что-нибудь у мертвой? Неужель?

Она пришла домой и на свою постель

Ту ношу бережно, при первом утра блеске,

Сложила – и спешит задернуть занавески.

И села, бледная, у той постели. Страх

И внутренний укор во всех ее чертах,

К подушкам голова склонилась; в членах трепет,

И на устах ее дрожит несвязный лепет:

«А он-то? – Боже мой! – Еще забота! Вот!

И так в трудах всю ночь! Вон – море-то ревет!

А он еще всё там! – И что на ум мне вспало?

Своих ведь пятеро, – нет! Показалось – мало.

Что я наделала? Пусть он меня побьет!

Ох, надо, надо бить – и больно. Чу!.. Идет?..

Нет! Нету никого. Тем лучше. Что ответить?

Ох, страшно, страшно так теперь его мне встретить

Входящего!.. Нет! нет! Пусть он нейдет теперь!

А вот… мне кажется… нет! Ветер стукнул в дверь».

И вот – она сидит, поникла, еле дышит

И словно ничего не видит и не слышит.

Вдруг распахнулась дверь – и с парой добрых слов

Перед своей женой явился рыболов.

Глядел он весело, а за его плечами

С увлаженных сетей вода лилась ручьями.

И, вспрянув, будто вдруг от сна пробуждена,

С огнем любовницы так и впилась жена

Устами в грудь его – и жар ее привета

Прогрел ему сукно измокшего жилета:

«Моряк мой!» – «Твой моряк. Да вот – со мной беда!

Совсем ограблен я. Грабитель – ветер. Да.

А море – это лес. Все снасти поломались.

Рыбенки не привез: вот – сети изорвались.

Веревка лопнула, – и в лодку-то волна

Хватила было так… Да что ты так бледна?

Перепугалась? Вздор! О господи владыко!

Беда не велика. Поправимся! Скажи-ка:

Ну как ты без меня? Что делала?» – «Кто? Я?

Да так, как и всегда. Ведь мало ли шитья,

Вязанья? Между тем мне было страшно, – море

Шумело, выло так…» – «Ну что же? Эко горе!

Ведь нам не в первый раз». – «Да… кстати… я пошла

Проведать… Знаешь, что? Соседка умерла –

Та бедная вдова… Теперь осталось двое

Сироток… Мальчик-то… несчастие такое! –

Еще почти грудной, и девочка мала.

Бедняжки! Мать-то их ведь нищая была».

Задумался моряк и, скомкав словно тряпку,

Швырнул он под скамью свою морскую шапку,

Наморщась, почесал затылок и вздохнул.

«Эх, трудно, – говорит, – а то уж я смекнул,

Что сделать надобно. Да только… со своими

Едва справлялись мы. Тех пять, – а с семерыми

Как справиться? Легко ль вскормить да воспитать?

И так без ужина порой ложимся спать.