Стихотворения, 1884 г. - [41]

Видел всюду человек.

Люди – всеми их глазами –

В небе видеть лишь могли

С дном, усыпанным звездами,

Чашу, ставшую краями

Над тарелкою Земли,

С чувством спорить не умея,

Долго, в грезах сонных дум,

Был узлами Птоломея

Связан, спутан смертных ум.

Мир, что был одним в творенье,

Был другим в воображенье:

Там – эфирный океан

Был отверст, созданья план

Был там зодчего достоин –

Беспределен, прост и строен;

Здесь – был смутен, сбивчив он,

Там – премудр, а здесь – мудрен.

Там – Земля, кружась, ходила,

Словно мяч, в кругу планет,

Вкруг громадного горнила,

Изливающего свет;

Здесь – пространств при узких мерах –

Жалось всё в кристальных сферах,

Звезды сплошь с их сводом шли

И вдвойне вращалось Солнце,

Чтоб метать лучи в оконце

Неповертливой Земли.

Рим с высот своей гордыни

Клял науку – и кругом,

Что казалось в веке том

Оскорблением святыни,

Что могло средь злых потех

Возбуждать лишь общий смех

И являться бредом въяве

И чего, средь звездных дел,

Утверждать, при полной славе,

Тихо Браге не посмел, –

Неба страж ночной, придверник,

Смело «Да! – сказал Коперник. –

Высшей мудрости черты –

В планах, полных простоты!

Бог – премудр. В твореньях явен

Коренной закон родства:

С братом – волей божества –

Всяк из братии равноправен.

Дети Солнца одного,

Сестры – зримые планеты –

Им сияют, им согреты, –

Средоточен лик его!

На него все взор возводят,

Доля с долей тут сходна,

Вкруг него они все ходят,

А Земля – из них одна, –

Ergo – ходит и она!»

И, едва лишь зоркий разум

В очи истине взглянул,

Верной мысли луч сверкнул,

Словно молния, – и разом

Свод – долой! Весь звездный клир

Прянул россыпью в эфир,

И – не в области творенья,

Но в хаосе разуменья –

Воссоздался божий мир.

В бесконечных, безначальных,

Необъятных небесах –

Тех тяжелых сфер кристальных

Вдруг не стало – пали в прах!

И средь строя мирового,

Плоский вид свой округля,

Вкруг светила золотого

В безднах двинулась Земля!

«У!» – кричат невежд мильоны,

Те – свернули кулаки,

Эти – кажут языки,

Там ревут враги-тевтоны,

Там – грозит проклятьем Рим,

Там – на сцене гистрионы

Свищут, – гений – невредим.

Где друзья ему «Заставим

Их умолкнуть!» – говорят,

Он в ответ: «К чему? Оставим,!

Пусть! – Не ведят, что творят!»

1870

Богдан Хмельницкий и послы

Внимая потокам приветственных слов,

Хмельницкий Богдан принимает послов.

Посол тут валахский, посол молдаванской

И князь, представитель земли трансильванской.

Прислал и державник Московии всей

С подарком послов к нему царь Алексей.

Не любо ль принять от владыки такого

И шубу соболью, и доброе слово?

От Польши здесь также послы и гонцы.

Он – дома, кругом козаки-молодцы:

Полковники славные, ратные люди,

Разгульные головы, крепкие груди,

Но – грубы, – что ж делать? – Их вождь-атаман

Доволен, радушен и весел Богдан.

При нем его женка, – богато одета,

Гостей принимает с улыбкой привета,

Сама ж, с деревянного ложкой в руке,

Табак растирает в простом черепке.

Хозяин уставил заздравные кубки

И сам набивает курителям трубки,

И в ценные кубки, гостям на почет,

Родную горелку он запросто льет.

Те – ждут его речи, все – на ухо чутки,

А он отсыпает им басни да шутки –

Зовет их обедать. «Нехай, – говорит, –

Вам жинка козацкого борщу зварит!

Що сталось, то сталось! Забудем всё злое –

И добре запьем да закусим былое!»

И вольно с заплечья вождя своего

Полковники речь приправляют его –

И – слово за словом – доходят до шуму.

«Мовчытэ!» – кричит он, сам – думает думу.

Он – бедный изгнанник… Невзгод и потерь

Пора миновала, – и вот он теперь

В почете великом… А что его ходу

Пособьем служило? – «Спасибо народу!

Ты, Русь! ты, народ православный! тебе

Обязан я, – мыслит он, – честью в борьбе!..»

1870

К. К. Витгефту

Прощай, друг Карл! Еще на здешнем поле

Увидимся ль? Едва ли… Разве там?

Покорствуя верховной божьей воле,

Воспримем то, что свыше дастся нам!

С ребячества мы сблизились друг с другом,

И север, юг не разделили нас, –

Напротив, мы сомкнули север с югом –

И с Питером Одесса обнялась!

9 марта 1872

Фантазия

Нет, желанная, мой жребий непреложен –

И союз меж нами брачный невозможен.

Уз, которые б не рвались, не слабели,

Для чего нам не дано от колыбели?

Если б ты была мне близкою, родною,

Если б ты была мне милою сестрою,

Мы бы жили под одним домашним кровом, –

И никто б нас не задел недобрым словом,

И к тебе я, при блаженном, вечном «вместе»,

Был бы нежен, как жених к своей невесте.

А когда б ты на другого указала,

И «хочу его женою быть» сказала, –

Я б желанью твоему не прекословил

И приданое немедля приготовил:

Крупный жемчуг из очей моих бы выпал,

Шейку б нежную тебе я им осыпал.

«Вот, – сказал бы я, – на свадьбу, на веселье

От меня тебе подарок-ожерелье!»

К белым ручкам, с их волшебными перстами,

Я прильнул бы помертвелыми устами,

Эти пальцы и до локтя эти руки

Поцелуями закрыл бы при разлуке,

И промолвил бы: «Возьми, сестра, для счастья

Скудный дар мой – эти перстни и запястья!

Извини, что бедняком тебе надеты

Не иные многоценные браслеты!»

И потом, моею грустию святою

Осенив тебя, как брачною фатою,

Я бы молча на веселый пир венчальный

Проводил тебя улыбкою печальной,

И остались бы в удел мне без сестрицы –

Домик темный да сажень сырой землицы.

Не забудь, сестра, отпраздновавши свадьбу,

Навестить мою последнюю усадьбу!

Отплата