Стихотворения, 1884 г. - [22]

У нас всему дан путь научный,

Ходи учебным шагом кровь!

Нам чувство будь лошадкой вьючной,

Коровкой дойною – любовь!

Не песен мы хотим любовных, –

Нам дело подавай, поэт!

Добудь из следствий уголовных

Нам занимательный предмет!

Войди украдкой в мрак темницы,

В вертеп разбоя, в смрад больницы

И язвы мира нам открой!

Пусть будет висельник, колодник,

Плетьми казненный огородник,

Ямщик иль дворник – твой герой!

Не терпим мы блестящей фразы,

Нам любо слово «обругал»

И пуще гибельной заразы

Противен каждый мадригал;

И на родных, и на знакомых

Готовя сотни эпиграмм,

О взятках пишем мы в альбомах

Цветущих дев и милых дам,

Но каюсь: я отстал от века, –

И мне ль догнать летучий век?

Я просто нравственный калека,

Несовременный человек;

До поздних лет мне чувство свято,

Я прост, я глуп, и – признаюсь! –

Порой, не видя результата,

Я бредням сердца предаюсь,

Мечтой бесплодною взлелеян,

Влачу страдальческую грусть,

Иными, может быть, осмеян –

Я говорю: бог с ними! Пусть!

Но в мире, где я всем измучен,

Мне мысль одна еще сладка,

Что если Вам я и докучен,

То Вы простите чудака,

Который за предсмертной чашей,

Как юбилейный инвалид,

На прелесть молодости Вашей

С любовью старческой глядит

И, утомленный жизни битвой,

В могильный скоро ляжет прах

С миролюбивою молитвой

И словом мира на устах.

24 декабря 1856

Война и мир

Смотришь порою на царства земли – и сдается:

Ангел покоя по небу над миром несется,

Всё безмятежно, безбранно, трудится наука,

Знание деда спокойно доходит до внука;

В битве с невежеством только, хватая трофеи,

Борется ум человека и копит идеи,

И ополчавшийся некогда дерзко на веру

Разум смиряется, кротко сознав себе меру,

И, повергаясь во прах пред могуществом божьим,

Он, становясь в умилении веры подножьем,

Злые свои подавляет насмешки над сердцем,

С нищими духом – глядишь – стал мудрец одноверцем.

Мысли крыло распускается шире и шире.

Смотришь – и думаешь: «Есть человечество в мире.

Господи! Воля твоя над созданием буди!

Слава, всевышний, тебе, – образумились люди,

Выросли дети, шагая от века до века,

Время и мужа увидеть в лице человека!

Мало ль он тяжких, кровавых свершил переходов?.

Надо ж осмыслиться жизни в семействе народов!»

Только что эдак подумаешь с тайной отрадой –

Страшное зло восстает необъятной громадой;

Кажется, демон могучим крылом замахнулся

И пролетел над землей, – целый мир покачнулся;

Мнится, не зримая смертными злая комета,

Тайным влияньем нарушив спокойствие света,

Вдруг возмутила людей, омрачила их разум;

Зверствуют люди, и кровию налитым глазом

Смотрят один на другого, и пышут убийством,

Божий дар слова дымится кровавым витийством.

Мысли божественный дар углублен в изысканья

Гибельных средств к умножению смертных терзанья,

Брошены в прах все идеи, в почете – гремушки;

Проповедь мудрых молчит, проповедуют – пушки,

И, опьянелые в оргии дикой, народы

Цепи куют себе сами во имя свободы;

Чествуя в злобе своей сатану-душегубца,

Распри заводят во имя Христа-миролюбца;

Злобствует даже поэт – сын слезы и молитвы.

Музу свою окурив испареньями битвы,

Опиум ей он подносит – не нектар; святыню

Хлещет бичом, стервенит своих песен богиню;

Судорог полные, бьют по струнам его руки, –

Лира его издает барабанные звуки.

«Бейтесь!» – кричат сорванцы, притаясь под забором,

И поражают любителей мира укором;

Сами ж, достойные правой, прямой укоризны,

Ищут поживы в утробе смятенной отчизны.

Если ж иной меж людьми проповедник восстанет

И поучительным словом евангельским грянет,

Скажет: «Покайтесь! Исполнитесь духом смиренья!» –

Все на глашатая грозно подъемлют каменья,

И из отчизны грабителей каждый вострубит:

«Это – домашний наш враг; он отчизны не любит».

Разве лишь недр ее самый смиренный снедатель

Скажет: «Оставьте! Он жалкий безумец-мечтатель.

Что его слушать? В безумье своем закоснелом

Песни поет он тогда, как мы заняты делом».

«Боже мой! Боже мой! – думаешь. – Грусть и досада!

Жаль мне тебя, человечество – бедное стадо!

Жаль…» Но окончена брань, – по домам, ратоборцы!

Слава, всевышний, тебе, – есть цари-миротворцы.

1857

Верю

Верю я и верить буду,

Что от сих до оных мест

Божество разлито всюду –

От былинки вплоть до звезд.

Не оно ль горит звездами,

И у солнца из очей

С неба падает снопами

Ослепительных лучей?

В бездне тихой, черной ночи,

В беспредельной глубине

Не оно ли перед очи

Ставит прямо вечность мне?

Не его ль необычайный

Духу, сердцу внятный зов

Обаятельною тайной

Веет в сумраке лесов?

Не оно ль в стихийном споре

Блещет пламенем грозы,

Отражая лик свой в море

И в жемчужине слезы?

Сквозь миры, сквозь неба крышу

Углубляюсь в естество,

И сдается – вижу, слышу,

Чую сердцем божество.

Не оно ль и в мысли ясной,

И в песчинке, и в цветах,

И возлюбленно-прекрасной

В гармонических чертах?

Посреди вселенной храма,

Мнится мне, оно стоит

И порой в глаза мне прямо

Из очей ее глядит.

1857

Бездарный

Эх, горе мое, – не дала мне судьба

Ни черствого сердца, ни медного лба.

Тоска меня душит, мне грудь надрывая,

А с черствым бы сердцем я жил припевая;

При виде страданий, несомых людьми,

Махнул бы рукою, – да прах их возьми!

Ничто б за живое меня не задело:

Те плачут, те хнычут, а мне что за дело?

А медный-то лоб – удивительный дар, –

С ним всё нипочем, и удар не в удар;

Щелчки и толчки он спокойно выносит,