Стихотворения, 1884 г. - [11]

И от слова твоего,

От семен тех, что ты сеял,

Аромат библейский веял –

Отзыв неба самого.

Ты Карелии природу

В метких ямбах очертил,

Ты Двенадцатому году

В радость русскому народу

Незабвенным эхом был.

И теперь, на нас лишь канул

Бранный дождь, твоя пора

Не ушла: ты вмиг воспрянул

И по-русски первый грянул

Православное «ура».

Средь болезненного века

Жив и здрав ты, – честь! хвала!

Песнь живого человека

И до серба, и до грека

Христианская дошла.

Крест – нам сила, крест – наш разум.

К нам, друзья! – Из-за креста

Мы весь мир окинем глазом

И «на трех ударим разом

Со Христом и за Христа!»

12 мая 1854

Выпущенная птичка

Еще зеленеющей ветки

Не видно, – а птичка летит.

«Откуда ты, птичка?» – «Из клетки», –

Порхая, она говорит.

«Пустили, как видно, на волю.

Ты рада? – с вопросом я к ней. –

Чай, скучную, грустную долю

Терпела ты в клетке своей!»

«Нимало, – щебечет мне птичка, –

Там было отрадно, тепло;

Меня спеленала привычка,

И весело время текло.

Летучих подруг было много

В той клетке, мы вместе росли.

Хоть нас и держали там строго,

Да строго зато берегли.

Учились мы петь там согласно

И крылышком ловко махать,

И можем теперь безопасно

По целому свету порхать».

«Ох, птичка, боюсь – с непогодой

Тебе нелегко совладать,

Иль снова простишься с свободой, –

Ловец тебя может поймать».

«От бурь под приветною кровлей

Спасусь я, – летунья в ответ, –

А буду застигнута ловлей,

Так в этом беды еще нет.

Ловец меня, верно, не сгубит,

Поймав меня в сети свои, –

Ведь ловит, так, стало, он любит,

А я создана для любви».

Август 1854

Любовь музыканта

Посвящено А. Г. Рубинштейну

Царь я, – все звуки – мне слуги покорные,

Войско державы моей.

Будь мне царицей! Глаза твои черные

Царских алмазов светлей.

Полный мечтами и думами гордыми,

В бурном порыве любви

Я всколыхну громовыми аккордами

Жаркие перси твои.

Весь я проникнут восторгом и муками, –

Созданный весь из огня,

Я упою тебя чудными звуками, –

В них ты прочувствуй меня!

В страстном огне, перерывы дыхания

Выразит струн моих звон,

Шепот «люблю», и печатью лобзания

Знойно подавленный стон.

Я облекусь в торжество триумфальное, –

И, как волну к берегам,

Разом всё царство мое музыкальное

Брошу к твоим я ногам.

Между 1848 и 1854

Рашель (Написано после появлений ее в ролях Федры и Гермионы)

От берегов тревожных Сены,

Предвозвещенная молвой,

Верховной жрицей Мельпомены

Она явилась над Невой.

Старик Расин взрывает недра

Своей могилы и глядит, –

Его истерзанная Федра

В венце бессмертия стоит,

Гнетома грузом украшений,

Преступной страстью сожжена,

И средь неистовых движений

Античной прелести полна.

То, мнится, мрамор в изваянье

Пигмалионовски живой

Томится в страстном истязанье

Пред изумленною толпой.

Из жарких уст волной певучей

Течет речей волшебный склад,

То, металлически гремучий,

Он, раздробленный в прах летучий,

Кипит и бьет, как водопад,

То, просекаясь знойным криком,

Клокочет он в избытке сил,

То замирает в гуле диком

И веет таинством могил.

Вот дивный образ Гермионы!

Как отголоски бурь в глуши,

Широкозвучны эти стоны

Пронзенной ревностью души,

Один лишь раз, и то ошибкой,

Надежда вспыхнула на миг,

И гордой греческой улыбкой

Прекрасный озарился лик, –

И вновь ударом тяжкой вести

Елены дщерь поражена –

Вся пламенеет жаждой мести, –

Троянка ей предпочтена.

Как вид подрытого утеса.

Что в бездну моря смотрит косо,

Чело громадное склоня,

Спокойно страшен звук вопроса:

«Орест! Ты любишь ли меня?»

Под скорбным сердцем сжаты слезы:

«Отмсти! Восстань за свой кумир!

Лети! Рази! Разрушь весь мир!»

Взор блещет молнией угрозы –

Дрожи, дрожи, несчастный Пирр!

В глухих раскатах голос гнева

Мрет, адской гибелью гудя;

Ужасна царственная дева,

Как Эвменида… Уходя,

Она, в последнем вихре муки,

Исполнясь мощи роковой,

Змеисто взброшенные руки

Взвила над гневной головой –

И мчится – с полотна текущей

Картиной – статуей бегущей –

Богиней кары громовой.

И при захваченных дыханьях

Театра, полного огнем,

При громовых рукоплесканьях

Всего, что жизнью дышит в нем,

Зашевелился мир могильный,

Отверзлась гробовая сень…

Рашель! Твоей игрой всесильной

Мне зрится вызванная тень:

Наш трагик, раннею кончиной

От нас оторванный, восстал

И, устремив свой взор орлиный

На твой триумф, вострепетал.

Он близ тебя заметил место,

Где б ты могла узреть его

В лице Тезея, иль Ореста,

Иль Ипполита твоего.

1853 или 1854

Благодарю вас за цветы

Посвящено М. Ф. Штакеншнейдер

Устранив высокопарность

Поэтической мечты,

Проще самой простоты

Приношу вам благодарность

За роскошные цветы,

В виде ноши ароматной,

Усладительной вполне,

С вашей дачи благодатной

Прилетевшие ко мне.

Здесь, средь красок дивной смеси,

Ярко блещет горицвет,

Под названьем «барской спеси»

Нам известный с давних лет.

Вот вербена – цвет волшебный, –

Он у древних славен был,

Чудодейственно целебный,

На пирах он их живил,

Кипятил их дух весельем,

Дряхлых старцев молодил,

И подчас любовным зельем

В кровь он римскую входил.

Чудный цвет! В нем дышит древность,

Жгуч как пламя, ал как кровь,

Пламенеет он, как ревность,

И сверкает, как любовь.

Полны прелести и ласки

Не анютины ли глазки

Здесь я вижу? – Хороши.

Сколько неги и души!

Вот голубенькая крошка –

Незабудка! Как я рад!

Незабвенье – сердца клад.

Вот душистого горошка

Веет райский аромат!

Между флоксов, роз и лилий

Здесь и ты, полей цветок, –