Работники (их Грез
[4] так приторно умел
Разнежить, краскою своей воздушной тронув
В опрятности одежд и в розовости тел,
Что, кажется, они средь сахарных салонов
Начнут сейчас шептать заученную лесть) —
Вот они, грязные и грубые, как есть.
Они разделены по деревням; крестьянин
Соседнего села — и тот для них чужой;
Он должен быть гоним, обманут, оболванен,
Обобран: он им враг всегдашний, роковой.
Отечество? О нет! То выдумка пустая!
Оно берет у них в солдаты сыновей,
Оно для них совсем не та земля родная,
Что их труду дарит плод глубины своей.
Отечество! Оно неведомо равнинам.
Порой там думают о строгом короле,
Что в золото одет, как Шарлемань
[5], и в длинном
Плаще своем сидит с короной на челе;
Порой — о пышности мечей, щитов с гербами,
Висящих по стенам в разубранных дворцах,
Хранимых стражею, чьи сабли — с темляками…
Вот все, что ведомо о власти там, в полях,
Что притупленный ум крестьян постигнуть в силах.
Они бы в сапогах сквозь долг, свободу, честь
Шагали напролом, — но страх окостенил их.
И можно мудрость их в календаре прочесть.
А если города на них низвергнут пламя —
Свет революции, — их проницает страх,
И все останутся они средь гроз рабами,
Чтобы, восстав, не быть поверженными в прах,
1
Направо, вдоль дорог, избитых колеями,
С хлевами спереди и лугом позади,
Присели хижины с омшенными стенами,
Что зимний ветер бьет и бороздят дожди.
То фермы их. А там — старинной церкви башня,
Зеленой плесенью испятнанная вкруг;
И дальше, где навоз впивает жадно пашня,
Где яростно прошел ее разъявший плуг, —
Землица их. И жизнь простерлась, безотрадна,
Меж трех свидетелей их грубости тупой,
Что захватили в плен и держат в луже смрадной
Их напряженный труд, безвестный и немой.
2
Они безумствуют, поля обсеменяя,
Под градом мартовским, что спины им сечет.
И летом, средь полей, где, зыблясь, рожь густая
Глядит в безоблачный и синий небосвод,—
Они опять в огне, дней долгих и жестоких
Склоняются, серпом блестя средь спелых нив;
Струится пот по лбам вдоль их морщин глубоких
И каплет, кожу рук до мяса напоив,
А полдень уголья бросает им на темя,
И зной так яростен, что сохнут на полях
Хлеба, а сонный скот, слепней влачащий бремя,
Мычит, уставившись на солнце в небесах.
Приходит ли ноябрь с протяжной агонией,
Рыдая и хрипя в кустарнике густом, —
Ноябрь, чей долгий вой, чьи жалобы глухие
Как будто кличут смерть, — и вот они, трудом
Опять согбенные, готовясь к жатве новой
Под небом, взбухнувшим от туч, несущих дождь,
Под ветром — роются в земле полей суровой
Иль просеку ведут сквозь чащу сонных рощ, —
И вянут их тела, томясь и изнывая;
Им, юным, полным сил, спины не разогнуть;
Зима, их леденя, и лето, их сжигая,
Увечат руки им и надрывают грудь.
Состарившись, влача груз лет невыносимый,
Со взором пепельным, с надломленной спиной,
С печатью ужаса на лицах, словно дымы,
Они уносятся свирепою грозой.
Когда же смерть им дверь свою откроет, каждый
Их гроб, спускаясь в глубь размякшую земли,
Скрывает, кажется, скончавшегося дважды.
3
Когда роится снег и в снеговой пыли
Бьет небеса декабрь безумными крылами,
В лачугах фермеров понурый ряд сидит,
Считая, думая. Убогой лампы пламя
Вьет струйку копоти. Какой унылый вид!
Семья за ужином. Везде — лохмотьев груда.
Объедки детвора глотает второпях;
Худой петух долбит облизанное блюдо;
Коты костистые копаются в горшках;
Из прокаженных стен сочится мразь; в камине
Четыре головни сомкнули худобу,
И тускло светится их жар угарно-синий.
И дума горькая у стариков на лбу.
Хотя они весь год трудились напряженно,
Избыток лучших сил отдав земле скупой,
Хотя сто лет землей владели неуклонно,—
Что толку: будет год хороший иль дурной,
А жизнь их, как и встарь, граничит с нищетою.
И это их сердца не устает глодать,
И злобу, как нарыв, они влачат с собою —
Злость молчаливую, умеющую лгать.
Их простодушие в себе скрывает ярость:
Лучится ненависть в их ледяных зрачках;
Клокочет тайный гнев, что молодость и старость
Страданья полные, скопили в их сердцах.
Барыш грошовый им так люб, они так жадны;
Бессильные трудом завоевать успех,
Они сгибаются под скаредностью смрадной;
Их ум неясен, слаб, он мелочен у всех,
И не постичь ему явлений грандиозных,
И мнится: никогда их омраченный взор
Не подымался ввысь, к огням закатов грозных,
Багряным озером пролившихся в простор.
4
Но дни лихих кермесс они встречают пиром,
Все, даже скареды. Их сыновья идут
Туда охотиться за самками. И жиром
