Стихи в переводе Сергея Торопцева - [20]

А не коричных рощ живой цветок[220].

И потому у персиков и слив

Безмолвно раскрываются цветы.

Даны веленьем Неба взлет и срыв,

И мельтешения толпы пусты…

Уйду я, как Гуанчэн-цзы, туда,

В Неисчерпаемости ворота[221].

(из цикла «Дух старины», № 25)

753 г.

*Как перл, сверкая, Феникс прилетел,*

Как перл, сверкая, Феникс прилетел,

Небесной глубины прорезав синь,

Но был отвергнут — вот его удел,

Не приняли посланье в Чжоу-Цинь[222].

Отчаявшись, брожу по свету я,

Бездомный, одинокий человек.

Мне так нужна Пурпурная ладья[223]

Мирскую пыль отрину я навек.

В дали морей, на крутизне вершин,

У Чистой речки сурик бы найти,

На пик Далоу восхожу один,

Откуда в высь бессмертных сонм летит.

Их тени исчезают в вышине,

Вихрь-колесница не вернется в мир…

Боюсь, с мечтой расстаться надо мне,

Я опоздал принять сей Эликсир,

Смотрю в зерцало, вижу — седина.

Простите, те, кто взмыл на журавлях,

Давно меня покинула весна,

Ушла в тот край, где персики в цветах.

В град Чистоты[224] бы вознестись — туда,

Где, как Хань Чжун[225], останусь навсегда.

(из цикла «Дух старины», № 4)

754 г.

*Дух осени Жушоу злато жнет,*

Дух осени Жушоу[226] злато жнет,

Над морем месяц, тонкий, как струна,

Кричит цикада и к перилам льнет,

Печали нескончаемой полна.

Где исчезает ряд блаженных дней?

Дает нам Небо перемены знак,

Осенний хлад рождает ветр скорбей,

Сокрылись звезды, бесконечен мрак.

Мне грустно так, что лучше помолчать

И в песне до зари излить печаль.

(из цикла «Дух старины», № 32)

753 г.

*Мой меч при мне, гляжу на мир кругом:*

Мой меч[227] при мне, гляжу на мир кругом:

На нем лежит дневная благодать,

Но заросли скрывают дивный холм,

Душистых трав в ущелье не видать.

В краях закатных Феникс вопиет

Нет древа для достойного гнезда,

Лишь воронье приют себе найдет

Да возится в бурьяне мелкота[228].

Как пали нравы в Цзинь[229]! Окончен путь!

Осталось только горестно вздохнуть.

(из цикла «Дух старины», № 54)

753 г.

*Большая Жаба в Высшей Чистоте*

Большая Жаба в Высшей Чистоте

Набросилась на Яшмовый Чертог[230],

Душа златая гаснет в черноте[231],

И сякнет в небесах лучей поток.

В Пурпурных таинствах зловещий Змей[232],

Зарю восхода хмарь обволокла,

И тучи обещают сумрак дней,

Весь вещный мир объяла ночи мгла.

Та, что в «Глухих вратах» заточена[233],

Теперь одна, ее глава седа.

Тля ест цветы, и гибнут семена[234],

Небесным хладом снизошла беда[235].

Вздохну печально ночи нет конца,

И слезы грусти падают с лица.

(из цикла «Дух старины», № 2)

753 г.

*Наш лик лишь миг, лишь молнии посверк,*

Наш лик лишь миг, лишь молнии посверк,

Как ветер, улетают времена.

Свежа трава, но иней пал поверх,

Закат истаял, и опять — луна.

Несносна осень, что виски белит,

Мгновенье — и останется труха.

Из тьмы времен к нам праведники шли —

И кто же задержался на века?

Муж благородный — птицей в небе стал,

Презренный люд преобразился в гнус[236]…

Но разве так Гуанчэн-цзы[237] летал?!

Был в тучку впряжен легкокрылый Гусь.

(из цикла «Дух старины», № 28)

753 г.

*Цзюньпин уже отринул мира плен,*

Цзюньпин[238] уже отринул мира плен,

И миру без Цзюньпина жить осталось.

Прозрел он ряд Великих Перемен

И многих спас, познав Первоначало[239].

Влекомый Дао, он забыл про мир

И размышлял, замкнув плотнее двери.

Не явится к нам всуе Белый Тигр,

Пока не возвестит Пурпурный Феникс[240].

Под белым солнцем обозначен рок,

Но кто его узрит в потоках звездных?

Ведь гость морской[241] от нас уже далек,

И некому постичь безмолвья бездну[242]!

(из цикла «Дух старины», № 13)

753 г.

Городок у реки как на дивной картине

«Городок у реки» — поэтическое прозвание Сюаньчэна. За три века до Ли Бо здесь начальствовал замечательный поэт Се Тяо, которого Ли Бо ценил больше многих, узнав в нем созвучную душу. Так что, покинув Осенний плес, простившись с виноделом Ван Лунем, направимся к югу от Вечной Реки, чтобы поклониться кумиру нашего поэта. «Городок у реки» откроется нам не сразу. По пути мы полюбуемся другими красотами многообразного и духовно глубокого Китая.

Прощай, монах с вершины горной

Откуда ты, монах, пришел в Шуйси[243],

Где лик луны плывет меж берегов?

Чуть рассвело, ты, молвив мне «прости»,

Поднялся по ступеням облаков

В недосягаемую высоту

Над сотней сотен гор, меж звезд и лун,

Беспечный, как когда-то был Чжи Дунь,

Ветрам отдавшись, словно Юань-гун[244].

Увидимся ль когда-нибудь, монах?

Гориллы вой ночной вселяет страх.

755 г.

Проплыли с Се Лянфу по реке Цзинчуань до монастыря Линъянь

Челн непрокрашенный[247] несет нас по Цзинси —

Чем это не Жоси, не Облачны врата[248]?

Мы следуем Канлэ, и этот вид красив,

А Гуйцзи далеко, пойдем ли мы туда?

755 г.

Провожаю брата Чуня вдоль реки Цзинчуань

Прелестна Цзинчуаньская река,

Красы ручья Жое[249] тут были б жалки,

Лазурные вершины по брегам,

Гуляют цапли по парчовой гальке,

Извивы за извивами манят,

Да задержаться силы не достанет,

Ручей Цинь Гао[250] отошел назад,

А впереди — кумирня на Линъяне[251],

Святой Цзымин меня не увидал,

Лишь ясная луна с небес спросила:

Скажи, что привело тебя сюда? —

Та тьма, которая Ли Ао[252] скрыла.

Пэнлайского холма достойна кисть[253],

Что создает чистейшие творенья.

На этот мир прекрасный оглянись,

На тайный дух, идущий от деревьев.

Ты — наш Хуэйлянь[254], прими бокал вина,