Стихи - [8]

Не жалей потом:

Ну, рожден под солнцем, не под

                       потолком.

Но пускай составят твой семейный круг

Тыщи этих сильных

Братьев и подруг!

1937

Трубка

Я скакал в Ойрот-Туру без шапки.

Зеленело, пело предо мною.

И пчела — и та! — от счастья лапки

Тихо потирала над травою.

Я в карман за трубкой…

Тут и плохо:

Потерял я трубку на дороге,

Где-нибудь среди чертополоха,

Глупый ротозей, осел двуногий!

Вот уже домов белеют пятна

И долина дымом труб увита.

Но коня поворотил, обратно

Тихо еду, глядя под копыта.

(Что мне трубка? Мелкая монета!

Рубль цена и детская работа…

Влажной мне досталась трубка эта,

Прямо в рот из теплых губ ойрота, —

Памятью о мимолетной встрече:

Любишь — веря,

Веруешь — не зная…

Все, чем сильно сердце человечье,

Я вдыхал, ту трубку разжигая.

Если тот, кто звался другом ране,

Уходил иль просто жить труднее,

Трубку я отыскивал в кармане, —

Сразу все теплее и светлее.

И слова о верности счастливой —

Нет! — не воздуха пустого сотрясенье!)

…— Мы найдем пропажу, черногривый,

Не кусай уздечки в белой пене! —

Конь, дорогу длинную прошедший,

Нехотя назад идет, вздыхая,

В нежности и ласке человечьей

Ни черта — увы! — не понимая.

1937

Приглашение в Туркмению

Ты ведь слышал о солнце песчаной страны.

О просторах в горючей тиши…

Там, как всюду, умелые люди нужны.

Приезжай, приезжай! Поспеши.

Если дан тебе с детства торжественный

                                дар

Крепко строить дома для людей,

То есть если ты каменщик, плотник,

                             маляр, —

Приезжай! Приезжай поскорей.

Если ты полюбил и коня и овцу

Так, что дружат с тобою стада,

А телята бегут, словно дети к отцу, —

Зоотехник, пожалуй сюда!

Если в книгах прочел и узнал от людей

Тайны светлого ты ремесла,

Что спасает людей от ненужных смертей

И здоровье вдувает в тела,

То есть если ты фельдшер, а может быть,

                              врач, —

Приезжай поскорее! Мы ждем!

…Пусть воды маловато и воздух горяч —

Ничего! Ты узнаешь потом

Всю страну, где акация трижды цветет,

Долог день, ночь — светла и мала.

А колючки, конечно, не розы…

Но мед

И в колючках находит пчела.

Ты присядешь как равный к любому

                             котлу, —

Всюду знанье почетно и труд.

И полюбят тебя. И в твою пиалу.

Что захочешь, того и нальют.

Дни пойдут… И когда, вечерами, из мглы

Вдруг по воздуху пред тобой

Поплывут позабытые хата, волы,

Горицвет и горошек степной —

Будет совесть твоя и ясна и чиста:

Хоть слезою глаза заблестят,

С благодарностью вспомнишь родные

                              места.

Но уже не захочешь — назад.

1938

Вместе

Как долго не виделись мы с тобой!

…Была ты дочерью и сестрой,

И доброй женой была,

А мы не встречались, а ты — другим

Вверяла с детским доверьем своим

Желания и дела.

О, не были мы никогда вдвоем!

…Я сыном был и ушел, потом

Был мужем, — она ушла,

И я одиноко садился за стол.

И пол одиноко метелкой мел.

Теперь мы — вдвоем у стола,

Качается чашка в твоей руке.

На миг припадаю щекой к щеке, —

Все слышит ухо мое:

И кровь невидимкой назад-вперед,

И челюсть маленькая жует,

И губы тянут питье…

На миг я как будто бы стал тобой:

Вот вьются волосы за спиной,

Вот грудь облегло полотно.

Мы разом воздух вдыхаем ртом

И выдохнем разом, опять вдохнем,

Как будто — не двое, одно.

1938

Первый снег

Я иду, и воздух мне сладок.

А вокруг никого… Лишь на белом снегу

Двух больших сапог отпечаток.

Впереди полустанка ночные огни.

По бокам — только сосны да ели одни.

И невольно стараюсь я попадать

В след безвестного пешехода,

И невольно хочется угадать:

Кто он — токарь с электрозавода?

Иль влюбленный в дело свое мукомол?

Я не знаю,

Но — полон привета

К неизвестному труженику,

Что прошел

Впереди меня

В час рассвета.

[1938]

Дом в Тортосе

Сотня птиц на каждой сосне,

Сотня маленьких крикунов…

И на миг захотелось мне

Сбросить груз моих башмаков.

И, когда б не люди кругом,

Я бы обнял руками ствол, —

Будто в детстве, ползком-ползком

До вершины сосны дошел.

Я качался бы налегке,

Я вбирал бы солнечный свет…

Если б я не держал в руке

Исполинских листьев — газет:

Вот на снимке испанский дом,

Над которым шел бомбовоз.

Дом с проваленным потолком,

Дом — для ветра, жилище гроз.

Всё — на улице: стол и стул,

И кровать, подружка любви,

И тележка… Но старый мул

Не везет, а лежит в крови.

.

.

Дом в Тортосе. Жилище гроз.

Дом для ветра… А кто в нем рос,

Стал мужчиной, женился там?

Граждане!

За этой стеной

Пели женщины по утрам,

Стекла мыли, мели метлой.

Братья!

Дым выходил из труб:

Это двигали сковороду,

Так любовно солили суп,

Будто благословляли еду.

Я свидетельствую, что тут,

Где была этажерка, там,

Где стояла кровать, —

Ревут

Ветры мокрые по утрам.

Разрушитель! — Плати за дом

Рыжей хитрою головой.

Я настаиваю на том,

Что жильцы не спят — под землей,

Что зажжется лампа в окне.

…Я стою с газетным листом.

И припоминается мне Дом в Одессе,

Дом в голубом.

(Голубой воды — не стакан! —

Море плещется широко.

К шелковице прильнул платан

Южно-южно, легко-легко.)

В доме комната есть одна.

Ни мимоз, ни ландышей в ней.

И коврами не убрана.

И вином не манит гостей.

Но, когда бы звонок дверной

Ни нажал я,

Всегда, в ответ,

Зашуршат шаги за стеной,

Двери скрипнут, зажжется свет,

Выйдет женщина…

Мать. Привет.

Я горжусь, что сквозь жизнь пронес

Сердце цепкое, что хребет