Стихи - [5]

Что вокруг меня живете вы.

Пусть нарежут хлеба мне не скупо,

В молниях проросшего, в пыли;

Пусть в тарелку мне добавят супа

С овощами милой мне земли!

Слышу трубы! На земле покатой

Ветрено, светло! Не повернуть.

Как перед мечом, перед лопатой —

Песня славы и далекий путь.

И прощу, клянясь звездою в небе:

Если изменю тебе, мой край,

И приду к тебе, моля о хлебе,

Хлеба мне не подавай.

1935

«Нет вестей, а почтальонов много…»

Нет вестей, а почтальонов много…

Возврати мне слесаря наряд!

Дай мне обувь легкую в дорогу,

Может, я еще вернусь назад.

Вижу: трудятся толпой высокой

По путям, степным и городским,

Люди с костью крепкой и широкой,

Сердцем, полным крови и большим.

С детства слышны над моей судьбою

Их — все ближе, ближе! — голоса.

Вспоминаются моря порою…

То мне вспоминаются леса,

Где, завидев толстые коренья,

Ствол до неба, легкие листы,

Силы хочется, в крови биенья,

Шумных дел и счастья правоты…

Здравствуй, мир

Лесов и городов!

И пускай

Листы моих стихов —

Все мои поступки, песни-крики —

Уместятся в скромной тесноте,

Не в тяжелой, как железо, книге,

На древесном маленьком листе.

1935

Чтобы!

Чтоб воришка свои позабыл дороги,

Даже колоса в поле

Украсть не мог!

Чтоб лопата хозяина на дороге

Охраняла,

А не пес и замок!

Чтоб над вывесками, парусами,

                    станками

Был работник славен в труде!

Ибо каменщик —

Это не только камень,

А рыбак —

Не только сети в воде.

Чтобы от базара, от клятвы

                    лживой,

Мелких денег, схваченных без

                    труда, —

Сор да крошки остались,

И торопливо

Унесли бы птицы их навсегда!

Чтоб монеты

Не знаком наживы ржавели,

А сияли орденами труда!

Чтобы, писком начатая в колыбели.

Стоном жизнь

Не кончалась никогда!

Чтоб делить —

Только зиме и лету

На державы землю! А если нет —

Расплывемся по небу,

Разбив планету

На множество маленьких злобных

                     планет!

Вот зачем

Мы идем по земле, торжествуя,

Вот о чем трубит боевая медь.

…И на этой зеленой земле не могу я

Равнодушно, как нищий уличный, петь!

1935

Солдат Европы

Винтовки длинные уперлись

В землю. И тени отброшены вниз.

И неужели тень от штыков

Прекраснее тени трав и дубов?

Неужели сойдет на мостовые

Новобранец поющий —

За медной трубой

И, на крик детей обернувшись,

Впервые

Винтовку увидит за спиной?

Неужели по светлым побегам хмеля

Он шагнет (о, воронов торжество!) —

Не поговорить о посевах,

А целя

В меня,

Товарища своего…

Нет.

Если в солнечном лиственном мире

Лгут ему,

Что винтовка шире

И выше дерева, —

В жаркие дни

Пускай воткнет ее в землю сухую

И попробует укрыться в ее тени.

И увидит,

Как ласточки, с гнездами в клювах,

Мимо, мимо летят.

И увидит,

Что нет между ними границы,—

Пусть по-разному нас научила мать

Говорить. Мы не разноперые птицы,

Чтоб на разные голоса распевать!

И покуда мир не цветник — мышеловка.

Рядом воинами нам идти,

Пока последняя в мире винтовка

Не останется далеко позади.

1935

«Плыл ли морем, шел ли я базаром…»

Плыл ли морем, шел ли я базаром,

Никакой одежды, ни огня

На земле мне не давалось даром.

Ни зерна, ни праздничного дня!

И доволен я своими днями:

Языком не брал я

И слюной

То, что нужно

Охватить руками!

Над моими многими делами

Может реять красный флаг большой.

Ни монет гремящих нет, ни лести,

А сочти число друзей моих:

Если б все они

Сошлися вместе —

Я не смог и угостить бы их!

На земле, на море — я с друзьями.

Паруса их вижу над волнами.

По дорогам верными путями

Люди — не столбы! — меня вели.

Мы трудились вместе!

Между нами

Не лежит могилой пласт земли!

Со лжецом слюнявым, с тихим вором

Не делил я хлеба в тишине.

Оградил я дверь от них запором —

Легче снова дверь пробить в стене!

Ведь меня кормили грудью, мыли,

Дали имя, целовали в рот.

И во имя этой чудной были

Я не смею не идти вперед!

1935

Моя фотография

На фотографии мужчина снят.

Вокруг него растения торчат,

Вокруг него разросся молочай —

И больше ничего… Безлюдный край!

И больше ничего, как будто он

И вправду под капустою рожден…

Я с удивлением гляжу на свой портрет:

Черты похожи, а меня и нет!

Со мной на фотографии моей

Должна бы сняться тысяча людей,

Людей, составивших мою семью.

Пусть мать качает колыбель мою!

Пускай доярки с молоком стоят,

Которое я выпил год назад,

Оно белело, чисто и светло,

Оно когда-то жизнь мою спасло.

Матрос огромный, с марлей на виске,

Качающийся на грузовике.

В гробу открытом лунной ночью… Он

Сошел на землю охранять мой сон,

Акацию и школьную скамью —

И навсегда вошел в мою семью.

А где-то сзади моего лица

Найдется место и для подлеца,

Чей прах в земле — и тот враждебен

                         мне:

Явись, Деникин, тенью на стене!

Торговка Марья станет в уголке, —

Купоны, боны, кроны в кошельке, —

Рука воровки тянется к плодам…

Я враг скупцам, лжецам и торгашам!

Со мною должен сняться и солдат,

Мной встреченный семнадцать лет

                        назад.

(Такое шло сиянье по волне,

Что стыдно было плюнуть в воду

                        мне.)

Солдат французский в куртке

                     голубой,

Который дыню поделил со мной,

Почуяв мальчика голодный взгляд…

Шумело море… Где же ты, солдат?

Забыв твои глаза, улыбку, рот, —

Я полюбил всей Франции народ.

Так я пишу. И предо мной портрет,—

Ему уже конца и края нет:

Явитесь, хохоча, и говоря,

Матросы, прачки, швеи, слесаря.