Стихи - [13]

вот профессии их.

Стооконные зданья,

от угла до угла,

эта смена со знаньем

для людей возвела.

Мне бы стать помоложе

да вернуть комсомол —

в эту смену я тоже,

только б в эту, пошел.

Вот спешит крановщица

вот монтажник идет.

Я люблю эти лица,

этот русский народ.

1958

Алтайская зарисовка

Вдоль полян и пригорков

дальний поезд везет

из Москвы на уборку

комсомольский народ.

Средь студентов столичных,

словно их побратим, —

это стало обычным —

есть китаец один.

В наше дружное время

он не сбоку сидит,

а смеется со всеми

и по-свойски шумит.

И всему эшелону

так близки оттого

кителек немудреный

вместе с кепкой его.

Вот Сибирь золотая,

вот пути поворот,

и уже по Алтаю

дымный поезд идет.

Песни все перепеты,

время с полок слезать.

Вот уж станцию эту

из окошка видать.

Вот уж с общим радушьем,

ради встречи с Москвой,

разражается тушем

весь оркестр духовой.

Вот уже по равнинам

в беспросветной пыли

грузовые машины

москвичей повезли.

По платформе скитаясь,

озирая вокзал,

этот самый китаец

потерялся, отстал.

Огляделся он грустно,

пробежал вдоль путей,

а на станции пусто:

ни машин, ни людей.

Под шатром поднебесным

не видать никого —

ни начальников местных,

ни оркестра того,

Ни друзей из столицы,

ни похвал, ни обид,

только мерно пшеница

по округе шумит.

Нет ей веса и счета

и краев не видать.

Как же станут ее-то

без него убирать?

По гражданскому долгу,

как велит комсомол,

он, не думая долго,

на глубинку пошел.

Не какой-нибудь дачник,

не из праздных гуляк, —

в пятерне чемоданчик,

за плечами рюкзак.

Пыль стоит, не спадая,

солнце душное жжет.

Паренек из Китая

на уборку идет.

И гудки грузовые,

мчась навстречу в дыму,

словно трубы России,

салютуют ему.

1958

Постриженье

Я издали начинаю

рассказ безыскусный свой…

Шла первая мировая,

царил Николай Второй.

Империя воевала,

поэтому для тылов

ей собственных не хватало

рабочих и мужиков.

Тогда-то она, желая

поправить свои дела,

беднейших сынов Китая

для помощи привезла.

Велела, чтоб не тужили,

а споро, без суеты,

осину и ель валили,

разделывали хлысты,

Не охали, не вздыхали,

не лезли митинговать,

а с голоду помогали

империи воевать.

За это она помалу —

раз нанялся — получи! —

деньжонки им выдавала,

подбрасывала харчи.

Но вскорости по России,

от Питера до села,

события пошли такие,

такие

   пошли

     дела!

На митингах на победных,

в баталиях боевых

про этих китайцев бедных

забыли все — не до них.

Сидят сыновья Китая,

обтрепаны и худы,

а им не везут ни чая,

ни керенок, ни еды.

Судили они, рядили,

держали они совет,

барак свой лесной закрыли

и вышли на белый свет.

Податься куда не зная,

российскою стороной

идут сыновья Китая

с косицами за спиной.

Шагают, сутуля плечи,

по-бедному, налегке

и что-то свое щебечут

на собственном языке.

В прожженных идут фуфайках,

без шарфов и рукавиц —

как будто чужая стайка

отбившихся малых птиц.

Навстречу им рысью быстрой

с востока, издалека,

спешили кавалеристы

Октябрьского полка.

Рысили они навстречу,

вселяя любовь и страх,

и пламя недавней сечи

светилось на их клинках.

Глядели они сердито

всем контрикам на беду.

А кони бойцов убитых

у каждого в поводу.

Так встретились вы впервые,

как будто бы невзначай,

ты,

   ленинская Россия,

и ты,

   трудовой Китай.

И начали без утайки,

не около, а в упор,

по-русски и по-китайски

внушительный разговор.

Беседа идет по кругу,

как чарка идет по ртам:

недолго узнать друг друга

солдатам и батракам.

Не слишком-то было сложно

в то время растолковать,

что в Армии Красной можно

всем нациям воевать.

Но все-таки говорится,

намеки ведут к тому,

что вроде бы вот косицы

для конников ни к чему.

Решают единогласно

китайцы по простоте,

что ладно, они согласны

отрезать косицы те.

Тут конник голубоглазый

вразвалку к седлу идет

и ножницы из припаса

огромные достает.

Такая была в них сила,

таилась такая прыть,

что можно бы ими было

всю землю перекроить.

Под говор разноголосый

он действует наяву,

и падают

   мягко

     косы

на стоптанную траву.

Так с общего соглашенья

лет сорок тому назад

свершилось то постриженье,

торжественный тот обряд.

И, радуясь, словно дети,

прекрасной судьбе своей,

смеются китайцы эти

и гладят уже коней.

1959

Косоворотка

В музейных залах Ленинграда

я оглядел спокойно их —

утехи бала и парада,

изделья тщательных портных.

Я с безразличием веселым

смотрел на прошлое житье:

полуистлевшие комзолы

и потемневшее шитье.

Но там же, как свою находку,

среди паркета и зеркал

я русскую косоворотку,

едва не ахнув, увидал.

Подружка заводского быта,

краса булыжной мостовой,

была ты скроена и сшита

в какой-то малой мастерской.

Ты, покидая пыльный город,

взаймы у сельской красоты

сама себе взяла на ворот

лужаек праздничных цветы.

В лесу маевки созывая,

ты стала с этих самых пор

такою же приметой мая,

как соловьиный перебор.

О русская косоворотка,

рубаха питерской среды,

ты пахнешь песнею и сходкой,

ты знаешь пляску и труды!

Ты храбро шла путем богатым —

через крамольные кружки,

через трактиры и трактаты,

и самодельные гранаты,

и сквозь конвойные штыки.

Ты не с прошением, а с боем,

свергая ту, чужую власть,

сюда, в дворцовые покои,

осенней ночью ворвалась.

Сюда отчаянно пришла ты

под большевистскою звездой

с бушлатом,

   как с матросским братом,

и с гимнастеркою солдата —

своей окопною сестрой.

1959

Паровоз 08–7024

Посвящается Я. М. Кондратьеву,

бывшему комиссару паровозных

бригад, машинисту депо станции