Стихи - [61]

Шрифт
Интервал

Дорогой Давид Самойлович. С моего пера — или, точнее выражаясь, фломастера — сейчас довольно часто стекает Ваше имя. Дело в том, что живу я сейчас в сентябре 62 г., а Вы читаете АА свои стихи: «Наташу», «Державина», «Красную осень» и «Я рано встал…». АА интересно говорит о «Наташе». Вы спрашиваете, не утомили ли ее? Она отвечает:

— Что вы! Я не Фроста!

(Накануне, в Комарове, у Алексеева, состоялось ее свидание с Фростом.)


Ваше письмо я получила. Относительно «Стареющего Дон Жуана» остаюсь при своем, но Вы правы — это суждение не объективное, это моя невосприимчивость к теме. Что же касается моих придирок к стихотворению «Вот и всё», то они полный вздор, я это чувствовала, когда писала письмо, и даже, написав, хотела вскрыть конверт и зачеркнуть, но поленилась. Вы во всем правы, а я свое стрекотанье беру обратно.


Льва я люблю, но, мне кажется, с каждым месяцем накапливаются мысли — или размышления, — которые нас друг от друга уводят. Собственно, нас уже связывает только самое несущественное: привычка, симпатия, «жизнь». Не помню, кто — кажется, Христос — сказал: «Не Меня полюби, а Мое». Так вот: он привязан ко мне, я — к ним обоим; но ихнее мне чуждо, а им чуждо мое. Это уже не дружеские, а какие-то домашне-семейные отношения; это ведь в семьях больше любят своих близких, чем дела их — помыслы, веры, труды, любви. Так и тут… Вот Толя в самом деле был мне другом: т. е. его осуществление, его мысли и его талант были мне дороже, чем он сам. Не знаю, понятно ли я пишу и хорошо ли это: больше любить в человеке заложенную в нем судьбу, возможность — более любить его мысли, его высокий дар, чем его самого… И постоянно хотелось живого обмена, какого-то взаимного духовного экзамена.


Я сейчас живу на даче почти все время, т. е. с понедельника по субботу. Огромный лес, сгнившие скамьи и эстрада (как в «Чайке»); а перед самым домом — дорожки, которые я упорно выпалываю, ибо не выношу неряшества. Но полоть удается редко, в виде отдыха — а то все сижу и сижу над своими писаниями. Я с трудом одолеваю не только работу, но и отчаянье. Его, пожалуй, больше, чем работы, хотя и она несметна. Иногда вечером, часов в 10, дохожу до конца улицы Серафимовича, при фонарях или во тьме. Вчера вернулась Сарра, полная рассказов о лесничестве под Житомиром, об Одессе, Батуми, Ялте и теплоходе «Тарас Шевченко». Слушаю с интересом — хоть на слух что-нибудь увидать. Читаю — урывками — переводы польских поэтов1, «Летопись жизни Герцена», и беспрерывно перечитываю — по абзацам — еще одну книгу, стараясь определить, в чем мощность фраз и абзацев. Не удается, а мощь паровозная2. Будьте здоровы, привет Гале.

ЛЧ

P.S. «Из Пярну в Пярну» прекрасно, но я предпочитаю из Пярну в Москву.

1 Юлиан Тувим. Владислав Броневский. Константы Ильдефонс Галчинский. Избранное / Перев. с польского. М.: Худож. лит., 1975. Надпись: «Дорогой Лидии Корнеевне. Д. Самойлов. 13.04.76».

2 Л.К. имеет в виду третий том «Архипелага ГУЛаг», который вышел в Париже в издательстве «ИМКА-Пресс» в 1976 году. В мае 1976 года она пишет в своем дневнике: «Сейчас я купаюсь в океане благоуханной русской речи: читаю III том. Перед этим все мелко. Это книга книг. «Игру эту боги затеяли». Тут, в этом жанре («научно-художественном», как говорил и писал когда-то Маршак), он не сравним ни с кем и бесспорен, вне зависимости от ошибок мыслей и обобщений. (Завирается насчет XIX века.) Читаю с наслаждением как великое совершенство. В его языке (когда он работает не по Далю) есть нечто ахматовское, пушкинское — мощь. И какой гениальный путь — путь гениального человека, которому всё по плечу: и книга, и жизнь.

М.б. третий том самый сильный» (Архив Е.Ц. Чуковской).

22. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской

9 августа 1976

Пярну 9.08.76.

Дорогая Лидия Корнеевна!

Я здесь уже совсем разболтался, почти не работаю. Каждый день кто-нибудь приезжает-уезжает. У нас толчется народ. И хотя я эту толчею люблю и сам завожу, работа не клеится, оттого настроение ниже среднего. Да и сезон уже на спаде. Сперва все откладывалось, ибо казалось, что впереди все лето, а теперь лето уже позади — и не стоит заводиться.

Галя хочет остаться здесь на зиму. А я резких решений не люблю. Переселяться сюда надо постепенно, прислушавшись к ритму собственной жизни. Да и дел в Москве много…

Кроме воздуха и пейзажей, главная отрада здесь — Лев. С ним об идеях не стоит спорить, они у него всегда, как вареное мясо. Это свойство его ума — вываривать мысли, а не производить их. Но главное в нем не это. Душа у него детская, голубиная. Доброта непомерная. Натура чудесная. Я, чтобы не раздражаться, об умственном с ним не разговариваю — пошучиваю, отшучиваюсь. А не любить его нельзя. Просто приятно и хорошо бывает в его атмосфере. Лева всегда все хочет, — как говорит Рая. И его детская энергия желаний всегда заражает и бодрит окружающих.


Последнее время читаю совсем мало. Нашло увлечение музыкой. Слушаю Гайдна, Моцарта, Брамса, Баха, Шумана, Чайковского. Очень хорошо. Я никогда меломаном не был. Иногда на годы от музыки отдалялся, даже умышленно. А иногда, как запойный, слушаю и не могу наслушаться. И завидую музыкантам.


Еще от автора Давид Самойлович Самойлов
Цыгановы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Памятные записки

В конце 1960-х годов, на пороге своего пятидесятилетия Давид Самойлов (1920–1990) обратился к прозе. Работа над заветной книгой продолжалась до смерти поэта. В «Памятных записках» воспоминания о детстве, отрочестве, юности, годах войны и страшном послевоенном семилетии органично соединились с размышлениями о новейшей истории, путях России и русской интеллигенции, судьбе и назначении литературы в ХХ веке. Среди героев книги «последние гении» (Николай Заболоцкий, Борис Пастернак, Анна Ахматова), старшие современники Самойлова (Мария Петровых, Илья Сельвинский, Леонид Мартынов), его ближайшие друзья-сверстники, погибшие на Великой Отечественной войне (Михаил Кульчицкий, Павел Коган) и выбравшие разные дороги во второй половине века (Борис Слуцкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов)


Избранное

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мемуары. Переписка. Эссе

Книга «Давид Самойлов. Мемуары. Переписка. Эссе» продолжает серию изданных «Временем» книг выдающегося русского поэта и мыслителя, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 2020 году («Поденные записи» в двух томах, «Памятные записки», «Книга о русской рифме», «Поэмы», «Мне выпало всё», «Счастье ремесла», «Из детства»). Как отмечает во вступительной статье Андрей Немзер, «глубокая внутренняя сосредоточенность истинного поэта не мешает его открытости миру, но прямо ее подразумевает». Самойлов находился в постоянном диалоге с современниками.


Стихотворение

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Струфиан

Уже много лет ведутся споры: был ли сибирский старец Федор Кузмич императором Александром I... Александр "Струфиана" погружен в тяжелые раздумья о политике, будущем страны, недостойных наследниках и набравших силу бунтовщиках, он чувствует собственную вину, не знает, что делать, и мечтает об уходе, на который не может решиться (легенду о Федоре Кузьмиче в семидесятые не смаковал только ленивый - Самойлов ее элегантно высмеял). Тут-то и приходит избавление - не за что-то, а просто так. Давид Самойлов в этой поэме дал свою версию событий: царя похитили инопланетяне.  Да-да, прилетели пришельцы и случайно уволокли в поднебесье венценосного меланхолика - просто уставшего человека.