Стихи - [62]

Шрифт
Интервал


Очень хочется почитать А.А. 62-го года. И о себе, конечно. Не из тщеславия, а чтобы свериться с ее умом и пониманием1.

Теперь уже скоро увидимся.

Любящий вас

Д. Самойлов

1 В это время Л.К. работала над 1962-м годом своих «Записок об Анне Ахматовой».

23. Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлову

24 июля 1977

Дорогой Давид Самойлович. Получила письмо и поэму, — спасибо. Поэму прочитала много раз. Впечатление такое же сильное, как было при первом слушанье. Значительные Вам снятся сны1. Сцена расправы с гречанкой прямо шекспировская. (Почему А[лександр] С[ергеевич] не последовал примеру своего косвенного предка? Поколотил бы свою Natalie, сослал бы в деревню, а он — подставил грудь Дантесу… Так бы хорошо, и ему бы и нам.) Но вот что мне пришло на ум: нужна ли вся линия девицы Моор и мамаши Моор? В ней (линии) есть что-то разъясняющее, «служебное», как говорил Маршак. Не следует ли без нее сразу взять быка за рога (я не имею в виду рога майора!), то есть пусть фортификации, ученики, шалопай завсегдатай — любимый ученик — ведь этого достаточно для всего происходящего. А если достаточно, то… Впрочем, я, может быть, плету вздор по недостаточной своей любви к повествовательности в поэзии.

Но вот что не вздор, молодой человек. Вы мне рекомендовали Распутина. Мне многие рекомендовали Распутина, но именно Ваше слово подвигло меня на чтение. Правда, «Матеру» мне не достали. Но «Живи и помни» я — из-за Вас! — одолела. Жива осталась, помнить не буду. Да ведь это морковный кофе, фальшивка, с приправой дешевой достоевщины, неужели Вам это нравится? Я никогда не была на Ангаре, но чуть не на каждой странице мне хотелось кричать «Не верю! не верю!» — по Станиславскому.

Разговоры баб совершенно на уровне панферовских «Давайте-ка, бабоньки, подмогнем нашим мужикам». Ну, ему известно, что в Сибири вместо «что» говорят «чо» и вместо «забора» — «заплот»; он и вставляет. А синтаксис вялый, безмускульный, боборыкинский. «Переживаниям» Настены нет конца и краю; читаешь через абзац, через страницу, через главу; все ждешь, когда она прямо скажет: «Ох бабоньки, я так переживаю». Нет ведь, тянется тягомотина верстами, хотя схема и конец заданы с первого звука. Пейзане ломаются на сцене с фальшивыми монологами. Узнав, что жена забеременела, муж произносит длинный монолог на тему: «Это ж кровь моя дальше пошла». И Вы — верите? Он долго развивает эту тему: жил до сих пор зря, а теперь «кровь моя дальше пошла». Сам же автор изъясняется так. Цитирую точно. Читайте вслух, себе в наказание. Читайте и терпите:

Стр. 73

«…а то, что эта близость происходила (!) в столь чужой и неказистой обстановке (близость происходила в обстановке! — ЛЧ), добавляло Настене тревожного, незнакомого, но и желанного волнения, переходящего за черту (!) обычного в таких случаях рабочего (!) чувства».

Это не «плохая фраза», которую редактор мог бы исправить, это уровень духовной культуры. Может ли случиться чудо? Т. е. уровень повысится? Не знаю. Книга столь же мучительно безвкусна, как сочетание имени с фамилией автора: изысканного имени с мужицкой фамилией. Он, видите ли, Valentin! И потому близость мужа с женой, обычно рабочая, переходит за черту. И происходит. Valentin читает газеты, и у него в ушах: встреча проходила в теплой дружественной обстановке. Вот он и валяет, что близость происходила в обстановке, переходящей за черту.

Глубина основной мысли — вершковая.

Да, всякое дезертирство совершается не просто, и притом непременно наказуется разложением души. Открытия тут нет. А исполнено тягуче, длинно, пейзанисто, малограмотно, некультурно.

Лишен ли автор таланта? Не знаю. Быть может, и не лишен. Иногда мелькает кое-где темперамент. Но бескультурье в языке (т. е. в мысли) полнейшее, смесь бюрократического с пейзанским… Посмотрю «Матеру».


Жаль, что Вы оставили прозу. Надеюсь, зимою начнете опять. Для прозы ведь нужен не только внутренний, но и внешний ритм. А зимами за городом его достичь легче, чем летом. Летом выбивают люди.

Почему Вы ничего не написали о Л[ьве] З[иновьевиче] и Р[аисе] Д[авыдовне]? Сами они не пишут, а слухи ходят об их здоровьях разные. Хотелось бы, чтобы они отдохнули и вернулись коричневые и бодрые как всегда. Привет им. Я от них ничего не получала.

О себе писать нечего. Болею, не болею, нудно, через силу, без охоты работаю. Вот и все, к чему сводится жизнь.

Будьте здоровы. Привет Гале. Пишите.

ЛЧ

24/VII 77

1 Поэма называется «Сон о Ганнибале».

24. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской

Август 19771

Дорогая Лидия Корнеевна!

С высшей точки зрения, Вы, как всегда, правы. Но мы живем в удивительное время, когда литература пребывает без высших понятий. Вместе с тем это не означает, что у нее нет высших целей.

Хотя Вы и сердитесь, я не жалею, что подвиг Вас на чтение Распутина. Он, пожалуй, самый талантливый из «деревенщиков», и в нем виднее всего достоинства и недостатки этого литературного направления. Это литература «полународа»2, как Вы правильно поняли. И она, может быть, не знает и не видит иного пути в формировании нравственности, кроме нравственной ретроспекции. Но жажда нравственности в ней истинная. И с этой точки зрения она правдива.


Еще от автора Давид Самойлович Самойлов
Цыгановы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Памятные записки

В конце 1960-х годов, на пороге своего пятидесятилетия Давид Самойлов (1920–1990) обратился к прозе. Работа над заветной книгой продолжалась до смерти поэта. В «Памятных записках» воспоминания о детстве, отрочестве, юности, годах войны и страшном послевоенном семилетии органично соединились с размышлениями о новейшей истории, путях России и русской интеллигенции, судьбе и назначении литературы в ХХ веке. Среди героев книги «последние гении» (Николай Заболоцкий, Борис Пастернак, Анна Ахматова), старшие современники Самойлова (Мария Петровых, Илья Сельвинский, Леонид Мартынов), его ближайшие друзья-сверстники, погибшие на Великой Отечественной войне (Михаил Кульчицкий, Павел Коган) и выбравшие разные дороги во второй половине века (Борис Слуцкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов)


Избранное

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мемуары. Переписка. Эссе

Книга «Давид Самойлов. Мемуары. Переписка. Эссе» продолжает серию изданных «Временем» книг выдающегося русского поэта и мыслителя, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 2020 году («Поденные записи» в двух томах, «Памятные записки», «Книга о русской рифме», «Поэмы», «Мне выпало всё», «Счастье ремесла», «Из детства»). Как отмечает во вступительной статье Андрей Немзер, «глубокая внутренняя сосредоточенность истинного поэта не мешает его открытости миру, но прямо ее подразумевает». Самойлов находился в постоянном диалоге с современниками.


Стихотворение

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Струфиан

Уже много лет ведутся споры: был ли сибирский старец Федор Кузмич императором Александром I... Александр "Струфиана" погружен в тяжелые раздумья о политике, будущем страны, недостойных наследниках и набравших силу бунтовщиках, он чувствует собственную вину, не знает, что делать, и мечтает об уходе, на который не может решиться (легенду о Федоре Кузьмиче в семидесятые не смаковал только ленивый - Самойлов ее элегантно высмеял). Тут-то и приходит избавление - не за что-то, а просто так. Давид Самойлов в этой поэме дал свою версию событий: царя похитили инопланетяне.  Да-да, прилетели пришельцы и случайно уволокли в поднебесье венценосного меланхолика - просто уставшего человека.