Стихи - [56]
Посылаю Вам два стихотворения. «Полночь под Иван-Купала» я Вам читал. «Анна Ярославна» — новое.
Пытаюсь дописать маленькую поэму «Блудный сын». Это давний замысел, приступал я к нему много раз, и все что-то не получается в самом главном — в интонации.
Вообще, состояние нерабочее, разве что «Рифмой» можно заниматься.
Очень бы хотел Вас повидать и послушать, но теперь это довольно трудно — из-за детей и прочего. Кроме того, как будто начинаются хлопоты с московской квартирой. Это, пожалуй, более всего угнетает.
Толю изредка вижу. Он в раздрызге. Да это и понятно[54]. Не знаю, как говорить с ним.
15 августа, если удастся, приеду в Переделкино к Ивановым[55]. Застану ли и Вас за городом?
Привет Люше и Сарре Бабенышевой.
Ваш Д.
9. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской
8 августа 1973"
Дорогая Лидия Корнеевна!
Очень не хочется связывать Вас 15 августа. Да и не знаю — сумею ли приехать. Мне стало несколько затруднительно передвигаться в незнакомом пространстве. Кроме того, детишки дружно побаливают кто ангинкой, кто краснушкой. Как еще бог даст к 15-му числу!
Как Вы, Лидия Корнеевна? Слышал, что Люша в Прибалтике. Кто же Вам помогает?
Недавно приезжал Толя. Очень понятны и заразительны его волнения. Но выход, кажется, один, как это ни печально.
Долго ли еще будет в Переделкино Мария Сергеевна[56]? Так давно ее не видел, что порой мычу от презрения к себе. Привет ей и любовь. У нас дома какая-то новая обстановка после рождения Павла. Дикари правы — три это много. Я начинаю верить, что мои планы осуществятся. Издавна я воображал себя во главе стола, где сидит множество моих потомков. (Прочно засевший во мне Восток.)
Стихи пишутся плохо. Переводы совсем застопорились. Поэтому сочиняю «Рифму». Занялся и увлекся Есениным. Давно его не перечитывал и вдруг посмотрел свежим (!) глазом.
Хочется под видом рифмы написать книгу о любви к поэзии и к поэтам.
Посылаю Вам «верлибр» — редкая для меня форма.
Очень, конечно, хочется увидеть Вас. Но это уже до осени.
Люблю Вас.
Ваш мастер-фломастер.
Д.
10. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской
21 августа 1973"
Дорогая Лидия Корнеевна!
Совершенно согласен с Вами относительно «Анны Ярославны». Это идет от конкретного раздражения. И большего там нет.
Восприняв Ваш выговор, немедленно вставил новую ленту в старую машинку (я к ней привык) и стал перепечатывать «Блудного сына». Посылаю его Вам.
Свобода от чтения дала мне массу свободного времени для стихов. Кажется, никогда не писал так часто. Есть еще кое-что, даже очередная детская сказка про слоненка. Но «Блудный сын» — давний замысел. Начинал я его трижды. И вот впервые закончил. Прежние стихи сразу отпали и потускнели.
Если действительно возможна «инспекционная поездка» — приезжайте. Очень, очень буду рад Вас видеть и с Вами говорить.
Ваш Д.
11. Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлову
1 августа 1974
1/VIII 74
Дорогой мэтр!
Прочитала Вашу книгу с упоением — но «прочитала» это не то слово, а круглосуточно нахожусь в состоянии восприятия стихов Самойлова. Если что-нибудь читаю (а не пишу), то читаю «Волну и Камень». Раньше я попросту запоминала любимое и «все мое всегда» было «при мне», а теперь нужны: книга, свет, линза.
А не знаете ли Вы, почему мне хочется, чтобы «брашна» — рассветная — лилась в женском роде?[57] Не знаю.
И еще — размышления о слове «настолько». Мне оно кажется по возрасту сравнительно молодым:
«Ты стала настолько мне жизнью»[58]
у Пастернака. И у Вас есть где-то (мне трудно искать) «настолько» — уместное. А вот в «Анне Ярославне» слово «настолько» для меня слишком современно.
Вот мои верноподданнические «замечания».
А вообще, что ни стихотворение — то счастье.
Жду Вас 18/VIII, в 2 ч. Приезжайте сами, как условились, а назад отправлю до калитки.
Если Бог есть — не будет дождя. Лучшая Богу проверка.
До свиданья! Привет Галине Ивановне и мелочи. Привозите Варю.
Ваша ЛЧ
12. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской
17 октября 1974"
Дорогая Лидия Корнеевна!
Я так здесь разленился, что только сейчас собрался Вам написать. Живу я в почти полном одиночестве, из комнаты вылезаю только в столовую и еще к вечеру, чтобы пройтись по набережной и поглядеть на море. Стихи не пишутся, проза тоже, никаких мыслей нет. Знакомых мало. Среди них — Макашин1, человек приятный и знающий много про русских классиков. Он сердится на Анну Андреевну за Наталию Гончарову. Может, и правда, она не виновата, что вышла замуж за гения, так об этом и не догадавшись.
Думал о Вашей книге. Мне пригрезилась такая мощная картина: эта книга как бы является второй частью и комментарием к дневникам об Ахматовой. Тогда Н. Я.2 займет подобающее ей место не рядом, а сбоку. А все прекрасные куски об Анне Андреевне дополнят и разовьют то, что изумительно точно записано в дневниках.
Это не совет, я никогда бы не решился Вам советовать, а скорее — мечта.
Вот, кажется, все, что произвел мой полусонный мозг.
Читаю Чехова, скучаю по Москве. Чувствую себя сносно. Думаю все же, что пребывание здесь полезно, как пилюли.
Ровно через две недели буду в Москве. Очень хочется знать о Вас: как здоровье, как работа. Какие московские новости.
Жду встречи с Вами и желаю всего хорошего. Привет Люше и Фине3.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В конце 1960-х годов, на пороге своего пятидесятилетия Давид Самойлов (1920–1990) обратился к прозе. Работа над заветной книгой продолжалась до смерти поэта. В «Памятных записках» воспоминания о детстве, отрочестве, юности, годах войны и страшном послевоенном семилетии органично соединились с размышлениями о новейшей истории, путях России и русской интеллигенции, судьбе и назначении литературы в ХХ веке. Среди героев книги «последние гении» (Николай Заболоцкий, Борис Пастернак, Анна Ахматова), старшие современники Самойлова (Мария Петровых, Илья Сельвинский, Леонид Мартынов), его ближайшие друзья-сверстники, погибшие на Великой Отечественной войне (Михаил Кульчицкий, Павел Коган) и выбравшие разные дороги во второй половине века (Борис Слуцкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга «Давид Самойлов. Мемуары. Переписка. Эссе» продолжает серию изданных «Временем» книг выдающегося русского поэта и мыслителя, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 2020 году («Поденные записи» в двух томах, «Памятные записки», «Книга о русской рифме», «Поэмы», «Мне выпало всё», «Счастье ремесла», «Из детства»). Как отмечает во вступительной статье Андрей Немзер, «глубокая внутренняя сосредоточенность истинного поэта не мешает его открытости миру, но прямо ее подразумевает». Самойлов находился в постоянном диалоге с современниками.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Уже много лет ведутся споры: был ли сибирский старец Федор Кузмич императором Александром I... Александр "Струфиана" погружен в тяжелые раздумья о политике, будущем страны, недостойных наследниках и набравших силу бунтовщиках, он чувствует собственную вину, не знает, что делать, и мечтает об уходе, на который не может решиться (легенду о Федоре Кузьмиче в семидесятые не смаковал только ленивый - Самойлов ее элегантно высмеял). Тут-то и приходит избавление - не за что-то, а просто так. Давид Самойлов в этой поэме дал свою версию событий: царя похитили инопланетяне. Да-да, прилетели пришельцы и случайно уволокли в поднебесье венценосного меланхолика - просто уставшего человека.