Стихи - [17]

" И ветра вольный горн, "

В.Б.

И ветра вольный горн,

И речь вечерних волн,

И месяца свеченье,

Как только стали в стих,

Приобрели значенье.

А так — кто ведал их!

И смутный мой рассказ,

И весть о нас двоих,

И верное реченье,

Как только станут в стих,

Приобретут значенье.

А так — кто б знал о нас!

" Не увижу уже Красногорских лесов, "

Не увижу уже Красногорских лесов,

Разве только случайно.

И знакомой кукушки, ее ежедневных, часов

Не услышу звучанья.

Потянуло меня на балтийский прибой,

Ближе к хладному морю.

Я уже не владею своею судьбой

И с чужою не спорю.

Это бледное море, куда так влекло россиян,

Я его принимаю.

Я приехал туда, где шумит океан,

И под шум засыпаю.

ПОДРОСТОК

Подросток! Как по нежному лекалу

Прочерчен шеи робкий поворот.

И первому чекану и закалу

Еще подвергнут не был этот рот.

В ней красота не обрела решенья,

А истина не отлилась в слова.

В ней лишь мольба, и дар, и приношенье.

И утра свет. И неба синева.

" Выспалось дитя. Развеселилось. "

Выспалось дитя. Развеселилось.

Ляльки-погремушки стало брать.

Рассмеялось и разговорилось.

Вот ему какая благодать!

А когда деревья черной ратью

Стали тихо отходить во тьму,

Испугалось. Страшно быть дитятью!

Поскорей бы возрастать ему!

" Для себя, а не для другого "

Для себя, а не для другого

Я тебя произвел на свет…

Произвел для грозного бога —

Сам ты будешь держать ответ.

Ты и радость, ты и страданье,

И любовь моя — малый Петр.

Из тебя ночное рыданье

Колыбельные слезы пьет.

ПРИ ДОЖДЕ

О, так это или иначе,

По чьей неизвестно вине,

Но музыка старой удачи

Откуда-то слышится мне.

Я так ее явственно слышу,

Как в детстве, задувши свечу,

Я слышал, как дождик на крышу

Играет все то, что хочу.

Такое бывало на даче,

За лето по нескольку раз.

Но музыку старой удачи

Зачем-то я слышу сейчас.

Все тот же полуночный дождик

Играет мне, что б ни просил,

Как неутомимый художник

В расцвете таланта и сил.

СВОБОДНЫЙ СТИХ

Профессор Уильям Росс Эшби

Считает мозг негибкой системой.

Профессор, наверное, прав.

Ведь если бы мозг был гибкой системой,

Конечно, он давно бы прогнулся,

Он бы прогнулся, как лист жести,—

От городского гула, от скоростей,

От крика динамиков, от новостей,

От телевидения, от похорон,

От артиллерии, от прений сторон,

От угроз, от ложных учений,

Детективных историй, разоблачений,

Прогресса наук, семейных дрязг,

Отсутствия денег, актерских масок,

Понятия о бесконечности, успеха поэзии,

Законодательства, профессии,

Нового в медицине, неразделенной любви,

Несовершенства.

Но мозг не гибок. И оттого

Стоит, как телеграфный столб,

И только гудит под страшным напором,

И все-таки остается прямым.

Мне хочется верить профессору Эшби

И не хочется верить писателю Кафке.

Пожалуйста, выберите время,

Выключите радио, отоспитесь

И почувствуете в себе наличие мозга,

Этой мощной и негибкой системы.

КОНЕЦ ПУГАЧЕВА

Вьются тучи, как знамена,

Небо — цвета кумача.

Мчится конная колонна

Бить Емельку Пугача.

А Емелька, царь Емелька,

Страхолюдина-бандит,

Бородатый, пьяный в стельку,

В чистой горнице сидит.

Говорит: «У всех достану

Требушину из пупа.

Одного губить не стану

Православного попа.

Ну-ка, батя, сядь-ка в хате,

Кружку браги раздави.

И мои степные рати

В правый бой благослови!..»

Поп ему: «Послушай, сыне!

По степям копытный звон.

Слушай, сыне, ты отныне

На погибель обречен…»

Как поднялся царь Емеля:

«Гей вы, бражники-друзья!

Или силой оскудели,

Мои князи и графья?»

Как он гаркнул: «Где вы, князи?!»

Как ударил кулаком,

Конь всхрапнул у коновязи

Под ковровым чепраком.

Как прощался он с Устиньей,

Как коснулся алых губ,

Разорвал он ворот синий

И заплакал, душегуб.

«Ты зови меня Емелькой,

Не зови меня Петром.

Был, мужик, я птахой мелкой,

Возмечтал парить орлом.

Предадут меня сегодня,

Слава богу — предадут.

Быть (на это власть господня!)

Государем не дадут…»

Как его бояре встали

От тесового стола.

«Ну, вяжи его, — сказали,—

Снова наша не взяла».

СМЕРТЬ ПОЭТА

Что ж ты заводишь

Песню военну,

Флейте подобно,

Милый снегирь?

Державин

Я не знал в этот вечер в деревне,

Что не стало Анны Андреевны2,

Но меня одолела тоска.

Деревянные дудки скворешен

Распевали. И месяц навешен

Был на голые ветки леска.

Провода электрички чертили

В небесах невесомые кубы.

А ее уже славой почтили

Не парадные залы и клубы,

А лесов деревянные трубы,

Деревянные дудки скворешен.

Потому я и был безутешен,

Хоть в тот вечер не думал о ней.

Это было предчувствием боли,

Как бывает у птиц и зверей.

Просыревшей тропинкою в поле,

Меж сугробами, в странном уборе

Шла старуха всех смертных старей.

Шла старуха в каком-то капоте,

Что свисал, как два ветхих крыла.

Я спросил ее: «Как вы живете?»

А она мне: «Уже отжила…»

В этот вечер ветрами отпето

Было дивное дело поэта.

И мне чудилось пенье и звон.

В этот вечер мне чудилась в лесе

Красота похоронных процессий

И торжественный шум похорон.

С Шереметьевского аэродрома

Доносилось подобие грома.

Рядом пели деревья земли:

«Мы ее берегли от удачи,

От успеха, богатства и славы,

Мы, земные деревья и травы,

От всего мы ее берегли».

И не ведал я, было ли это

Отпеванием времени года,

Воспеваньем страны и народа

Или просто кончиной поэта.

Ведь еще не успели стихи,

Те, которыми нас одаряли,

Стать гневливой волною в Дарьяле

Или ветром в молдавской степи.

Стать туманом, птицей, звездою

Иль в степи полосатой верстою