Стихи - [146]

Конечно, предвижу такое объяснение: Давиду Самойлову, наследнику пушкинской традиции, была чужда "мовистская" проза В.Катаева. Однако явное отторжение началось с повестей "Алмазный мой венц" и "Уже написан Вертер". Почему предыдущие "мовистские" вещи ("Маленькая железная дверь в стене", "Святой колодец", "Трава забвения", "Кубик", "Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона", "Кладбище в Скулянах") не вызвали подобной реакции?

Частично ответ лежит на поверхности. В письме к Л.Чуковской (начало августа 1980 года) Самойлов оценивает "Гамаюн" В.Орлова как "хорошую и полезную" книгу (книгу на самом деле мерзкую, написанную непрофессионально с ортодоксально-коммунистических, атеистических, антирусских позиций) и параллельно как "преотвратную" — повесть В.Катаева "Уже написан Вертер" ("Знамя", 2003, № 6). Лидия Корнеевна поняла Самойлова без его объяснений, и в ответном письме (9 августа 1980 года) среди её убийственных характеристик, данных Катаеву, затесалось одно слово, которое многое объясняет в восприятии обоих корреспондентов. Это слово "антисемитничает".

Довольно часто критику в адрес евреев Д.Самойлов воспринимал как проявление антисемитизма и даже фашизма. Так выступления П.Палиевского, Ст. Куняева, В.Кожинова в дискуссии "Классика и мы" оцениваются им как антисемитские (запись от 19 февраля 1978 года), а "Кожинов, написавший подлую статью об ОПОЯЗе, — фашист" (Самойлов Д. Проза поэта. — М., 2001). Согласно этой логике, в разряд преотвратных, антисемитских книг попала и повесть "Уже написан Вертер" (1980), в которой В.Катаев изобразил евреев-чекистов не героями, а палачами…

Интересно, что сам Д.Самойлов позволял себе многократные резкие высказывания о евреях, евреях-писателях в первую очередь. И, естественно, в этом Давид Самойлов проявления антисемитизма, фашизма не видел. Приведу три цитаты из подённых записей: "Вся муть лезла и вопила с яростью. Слово "талант" оказалось бранным. Хуже всех был искренний еврей Константин Финн" (18 марта 1963); "Саша Межиров — сумасшедший, свихнувшийся на зависти и ненависти к Евтушенко <…> Нет человека отвратительней Межирова, хотя редко он конкретно приносит зло. Он — осуществленье вечного зла" (23 мая 1973 г.); "Ожог" Аксенова — бунт пьяных сперматозоидов" (17 июня 1981 г.).

Вторая причина названного восприятия Д.Самойловым повести В.Катаева — совпадение её с собственной поэмой "Соломончик Портной" по типу героя и принципиальная разница в отношении к нему.

В этой поэме поражает, в первую очередь, то, насколько несамостоятельным как поэт, как эпик был Давид Самойлов в данный период. Все расхожие штампы своего времени в восприятии событий первых двадцати пяти лет советской власти он не просто художественно убого воплотил, но и довёл некоторые из них до полного абсурда.

Понятно почему Андрей Немзер так неохотно цитирует поэму, выбирая в двух их трёх случаев самые идеологически нейтральные строфы. Ибо всё остальное настольно примитивно и по мысли, и по форме, что и комментарии не требуются. В тех же местах поэмы, где автор оригинален, что сразу чувствуется, к нему возникают вопросы.

Во-первых, зачем в годы гражданской войны Соломончик "отучился картавить // На проклятое эр"? Из-за боязни всё того же русского антисемитизма? Так в стране картавили широко и без боязни (сразу же после революции была принята соответствующая статья, по которой евреененавистники карались расстрелом) и руководители государства, и чекисты-революционеры на местах. Среди последних пришлось потрудиться Соломончику, о чём в поэме сказано коротко, так:

Он ходил с продотрядом

Потрошить кулачьё.

Подробности этого потрошения те, кто забыл, смотрите в поэме Э.Багрицкого "Дума про Опанаса". И если автор "Думы…", "честный представитель одесской нации", за убийства мирных крестьян возводит комиссара Когана в ранг героя, то Давид Самойлов за эти и другие "заслуги" наделяет Соломончика скромным званием "сына России".

Во-вторых, не ставлю под сомнение таланты героя, но не слишком ли много он успевает сделать за четыре года, с момента окончания войны до смерти Ленина?

Он служил в агитпропе

И работал в ЧК

Колесил (?!! — Ю.П.) по Европе

И стоял у станка.

Он кидался в прорывы (это какой язык? — Ю.П.),

Шёл сквозь стужу и зной.

Я, конечно, понимаю, что Соломончик, как говорится в поэме, "самый идейный", "самый железный" "самый бесстрашный", но всё же, всё же…

В-третьих, оттуда вдруг у Самойлова применительно к революционеру-интернационалисту, "сыну России", в момент смерти его возникает мысль о Палестине? Сами понимаете откуда. Та "зараза", о которой писал Б.Слуцкий в известном стихотворении, естественно проявилась.

Итак, первая же попытка "поднятия" еврейской темы закончилась для Самойлова провалом. Думаю, он сам это прекрасно понимал. Вторую, эпическую попытку, поэму "Канделябры", ожидал подобный итог. Реализация же национального начала происходила у Самойлова, на мой взгляд, в следующих направлениях.

Первое направление — бытовое, "физическая" жизнь с лёгкой приправой полутворчества: с шутками, эпиграммами, экспромтами такого толка, как, например, ответ Д.Самойлова на уже приводимый тост М.Светлова: "Евреи, // Выпьем скорее!" — "Расширим сосуды, // Содвинем их разом". Однако и здесь он, видимо, не дотягивал до мастеров еврейского жанра, Юрия Левитанского в частности: