Стихи - [120]
Представьте себе: 1-й том «Записок» вышел! Сразу в двух местах — в журнале «Нева», № 6 (половина) и в изд[атель]стве «Книга» — целиком. На днях пошлю книгу Вам. Добра не жду. По существу она очень устарела («Реквием» известен, 37-й год и пр.), а обид вызовет множество. Даже и до суда за клевету дело может дойти… Пока написал о ней — благосклонно — А. Турков в «Известиях»2, и собирался писать (даже, говорят, и писал 2 ночи подряд!) Игорь Ив[анови]ч Виноградов3, но его, беднягу, хватил инфаркт! Очень тяжелый, и он в больнице.
В торжественно-пошлом юбилее АА я никакого участия не принимаю — п[отому] ч[то] мне нечего сказать, кроме своих книг, и вообще не умею говорить не по написанному. А писать! В жару! Да еще среди всего произносимого другими! Да еще — ведь я трое суток в Переделкине — ездить оттуда? Не в силах… Была один раз — «без речей» — для приличия — на научной сессии в ИМЛИ. Там был один членораздельный доклад — Кости Поливанова, о ее надписях на книгах. Умно, изящно и богато. Остальное… Нат[алья] Петр[овна] была там, наверное, Вам рассказывала? (Там она мне вручила «Окт[ябрь]» и «Знамя»)… Так научно, уж так научно, что один ученый говорил вместо «эФ П Петровский» — Фе Пе. В общем, на уровне СыША, но основа истинно научная: структурализм.
Спасибо за «Окт[ябрь]» и «Знамя»! Как Вы можете думать, что для меня это груз? Это мое дыхание, мое питание. О Ваших стихах, как я уже Вам докладывала, писать не умею, п[отому] ч[то] Вы не умеете писать плохо. И всякий, кто пишет о них, с неизбежностью пишет о себе. «Возвращение» — великолепно, хотя Москву я не люблю даже с Сухаревой башней. Но какое богатство — Ваше! — какое поэтическое изобилие — пир! Какое сочетание отрешенности с конкретностью!.. В «Знамени»4 меня более всего поразили два стихотворения: «Январь в слезах»… и «За городом». Последнее еще и тем, что в нем встречается одна строка из одного моего (!) старого-престарого стихотворения. У Вас: «И спящая твоя рука»; у меня:
Рада известию о «Вести» № 1. (Выйдет ли № 2 — там предполагался мой «Процесс исключения»?) Надеюсь № 1 — прочесть. Но вот Вы радуетесь «Москве — Петушкам», а я эту книгу сколько раз ни пробовала читать — не могу. Скучно, не продраться. Наверное, я не права, но я не могу.
Сейчас, кажется, выигран бой за «Архипелаг»6. А он был труден, сложен. Вот это для меня счастье.
Я тоже звонила Льву, и мне его голос тоже показался лучше, чем я боялась. И я думаю о том — как он будет жить дальше? И душевно — да и просто в быту? Сейчас у него была Светлана — теперь она уехала — и с ним Маша и Мариша7. Но и они ведь уедут… И знаете ли Вы, что сам он сейчас в больнице: рожистое воспаление ноги?.. Беда. Я понимаю — его любят в Германии, и там прекрасная медицина (и шприцы и пр.), но, по-видимому, старому человеку следует быть на родине, среди родных, а секретари — хоть их и три — это не то…
Стараюсь радоваться: на Ордынке доска. Хорошая книга А. Наймана8 (которого Вы не жалуете). Хороши записи М. Ардова… Очерк Герштейн «Нина Антоновна». Интересен весь № 5 «Литер[атурного] обозрения» (там Дневники АА)… Но как бы она огорчилась изуродованной «Поэме»!
Что было в Л[енингра]де — еще не знаю. Привет Гале. Будьте здоровы.
Л. Ч.
29/VI 89
Жара.
1 Т. е. к третьему тому «Записок об Анне Ахматовой».
2 А. Турков. Мужество // Известия, 1989, 24 июня.
3 Игорь Виноградов. Судьбы скрещенья // Московские новости, 1989, 9 июля.
4 1989, № 6.
5 Строки Лидии Чуковской из стихотворения «Уже разведены мосты…» (цикл «Рассвет») — старого-престарого, по-видимому, 1940 года (см. сб.: Лидия Чуковская. Стихотворения. М.: 1992, с. 56–57).
6 Т. е. за напечатание солженицынского «Архипелага ГУЛаг» в России.
7 Светлана, Маша, Мариша — дочери и внучка Копелевых.
8 А. Найман. Рассказы о Анне Ахматовой. М.: Художественная литература, 1989.
139. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской
8 июля 1989
Дорогая Лидия Корнеевна!
У нас тоже жарко. Но жара не угнетает. С моря веет прохладный ветерок. И в саду пахнет морем. Галя с мальчиками отбыли в Пицунду. Уж очень ей надоела ежедневная домашняя барщина без выходных. У меня гостит Наталья Петровна с мужем и дочерью. Очень славные люди. Перед отъездом Галя прочитала мне главу о Корнее Ивановиче из Вашей книги. Очень хорошо1. Сейчас, при втором чтении, воспринимается не только сюжет, «про что написано» (это тогда было нов[о]), но и качество прозы. Видно это по обеим книгам и по запискам об Анне Андреевне. Их я начал перечитывать сам, очень медленно и вкушал Ваш язык, а также ощущал не только образ Ахматовой, но и Ваш автопортрет, очень точный, очень значительный. Теперь буду с нетерпением ждать издания. Там, наверное, шрифт будет для меня полегче.
Спасибо за отзыв о «Возвращении» и о стихах. Вы напрасно пишете, что не умеете писать о моих стихах. Прекрасно умеете. И я всегда жду Ваших слов. Рад, что поэма Вам по душе, несмотря на нелюбовь к Москве. А насчет стихов согласен. Получились только два, а может, и всего одно — «За городом». Поставив тире, вспомнил рассуждения об этом знаке у Л.Я. Гинзбург и о разъяснении Корнея Ивановича, что тире — знак нервический. Л.Я. прислала мне свою последнюю книгу2. Иногда открываю наугад страницу и читаю абзац. Интересная она. Умная и наблюдательная.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В конце 1960-х годов, на пороге своего пятидесятилетия Давид Самойлов (1920–1990) обратился к прозе. Работа над заветной книгой продолжалась до смерти поэта. В «Памятных записках» воспоминания о детстве, отрочестве, юности, годах войны и страшном послевоенном семилетии органично соединились с размышлениями о новейшей истории, путях России и русской интеллигенции, судьбе и назначении литературы в ХХ веке. Среди героев книги «последние гении» (Николай Заболоцкий, Борис Пастернак, Анна Ахматова), старшие современники Самойлова (Мария Петровых, Илья Сельвинский, Леонид Мартынов), его ближайшие друзья-сверстники, погибшие на Великой Отечественной войне (Михаил Кульчицкий, Павел Коган) и выбравшие разные дороги во второй половине века (Борис Слуцкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга «Давид Самойлов. Мемуары. Переписка. Эссе» продолжает серию изданных «Временем» книг выдающегося русского поэта и мыслителя, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 2020 году («Поденные записи» в двух томах, «Памятные записки», «Книга о русской рифме», «Поэмы», «Мне выпало всё», «Счастье ремесла», «Из детства»). Как отмечает во вступительной статье Андрей Немзер, «глубокая внутренняя сосредоточенность истинного поэта не мешает его открытости миру, но прямо ее подразумевает». Самойлов находился в постоянном диалоге с современниками.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Уже много лет ведутся споры: был ли сибирский старец Федор Кузмич императором Александром I... Александр "Струфиана" погружен в тяжелые раздумья о политике, будущем страны, недостойных наследниках и набравших силу бунтовщиках, он чувствует собственную вину, не знает, что делать, и мечтает об уходе, на который не может решиться (легенду о Федоре Кузьмиче в семидесятые не смаковал только ленивый - Самойлов ее элегантно высмеял). Тут-то и приходит избавление - не за что-то, а просто так. Давид Самойлов в этой поэме дал свою версию событий: царя похитили инопланетяне. Да-да, прилетели пришельцы и случайно уволокли в поднебесье венценосного меланхолика - просто уставшего человека.