Стихи о себе - [4]

1929

ДВУМ ЮРИЯМ

Вы строите большие храмы,

Вы кораблю даете ход,

Вы равномерными стихами

Изображаете полет.

И с безрассудным постоянством

Из непомерной пустоты

В междупланетные пространства

Вы устремляете мечты.

И я для вас чужда, — не тем ли,

Что умной правды не молю,

Что я люблю простую землю,

До боли огненной люблю.

Под пламенные разговоры

О вечности и божестве

Я вижу — ветер лижет шторы

И солнце плещется в траве.

И вижу я, как жизнь играет,

И несравненно хороша

Моя несложная, пустая,

Обыкновенная душа.

1929

«Не нужно слов — один лишь голос…»

Не нужно слов — один лишь голос,

Один восторг зеленых глаз,

Чтоб сердце радостней боролось,

Чтоб пролетал за часом час.

Пусть смысл речей его невнятен

И темен путанный вопрос —

С улыбкой оправляю платье

И прядь растрепанных волос.

Так — принимать без пониманья

И взгляд, и пламенную речь.

И сберегать свое молчанье

Для новых дней, для новых встреч.

А по ночам, во мраке зыбком,

Когда душа совсем чиста,

Твердить, что это все — ошибка,

Что сердце — холодней, чем сталь.

1929

«Я не смотрела в заревое небо…»

Я не смотрела в заревое небо,

Не спрашивала — почему? зачем?

И для простого, для земного хлеба

Вставала рано, не спала ночей.

Я никогда, должно быть, не смеялась.

Со мной всегда и всюду на земле —

Замызганное платье и усталость,

Немытая посуда на столе.

Я никогда не понимала страсти,

Благих чудес на свете не ждала.

И самого безрадостного счастья

Я никому с собой не принесла.

1930

«Быть только зрителем безмолвным…»

Быть только зрителем безмолвным,

Смотреть на мир и наблюдать,

Как море воздвигает волны

И волны рушатся опять.

Торжественно и безучастно

Читать печаль чужих страниц,

И взглядом ровным, взглядом ясным

Следить за трепетом ресниц.

И в самом ярком, в самом знойном.

В своей изломанной судьбе

Быть только зрителем спокойным

Происходящего в себе…

Взлететь бы легкой синей птицей,

Зарыться в солнечной дали,

И незаметно притулиться

На самом краешке земли.

1927

ТВОРЧЕСТВО

Двум Юриям

Без лишних строк, без слов плохих

(Не точных или слишком резких)

Слагать упрямые стихи,

Их отшлифовывать до блеска.

Все созданное разрушать,

И вновь творить до совершенства.

И смутно верить, что  душа

Познает гордое блаженство.

Так — за пустые вечера,

За пятна слез, за пятна крови

Смиренно строить грозный храм,

Как  каменщик средневековья.

Все трудности преодолеть,

Сломить сомненье и неверье.

И самому окаменеть,

Подобно сгорбленной химере.

1930

«Опять о том же: о годах войны…»

Опять о том же: о годах войны,

О грохоте уродливых орудий,

О чёрном дыме в синеве весны,

О том, что было и чего не будет.

Как шли в атаку, брали города,

Снаряды рыли вспаханную землю.

О пафосе, который навсегда

— До самой смерти — свеж и неотъемлем.

И только я средь пламенных людей

— Не возражая, не кляня, не споря, —

Твержу о несмываемом стыде

И о неискупаемом позоре.

1930

«Ты мечтаешь: „Вот вернусь домой…“»

Ты мечтаешь: «Вот вернусь домой,

Будет чай с малиновым вареньем,

На террасе — дрогнувшие тени,

Синий, вечереющий покой.

Ты с мальченкой ласково сидишь…

Занят я наукой и искусством…

Вспомним мы с таким хорошим чувством

Про большой и бедственный Париж.

Про неповторимое изгнанье,

Про пустые мертвенные дни…

Загорятся ранние огни

В тонком, нарастающем тумане…

Синий вечер затенит окно,

А над лампой — бабочки ночные»…

— Глупый друг, ты упустил одно:

Что не будет главного — России.

1930

«А я живу. Лениво говорю…»

А я живу. Лениво говорю.

Пишу стихи о пустоте и скуке.

Встречаю хмуро по утрам зарю,

С зарей вечерней опускаю руки.

А я смотрю в бесформенную тьму,

В ночную тьму, и я томлюсь и плачу.

И никогда, должно быть, не пойму,

Что этот мрак, что этот холод значит…

Я буду жить пустынные года,

Растрачу молодость, любовь и силы.

И даже не узнаю никогда,

Чего хотела и кого любила.

1930

«В этом старом, убогом отеле…»

В этом старом, убогом отеле,

В никому ненужных трудах,

За неделей скользит неделя,

За годами скользят года.

Здесь мы медленно забываем,

Что вся жизнь могла быть иной.

Никогда не обещанным раем

Не смущаем наш сон и покой.

Здесь мы плачем, смеемся, стонем.

Здесь мы старимся — я  и ты,

В этом старом, ненужном доме,

В безысходности пустоты.

Вот луна поднялась на крыши…

Как печален вечерний час!

Оттого, что и Бога не слышит,

Никогда не услышит нас.

1931

«И вовсе не высокая печаль…»

И вовсе не высокая печаль,

И не отчаянье сдвигало брови…

— Весь вечер ныли, долго пили чай,

И долго спорили о Гумилеве.

Бросали столько безответных слов,

— Мы ссорились с азартом, и без толку.

Потом искали белый том стихов

Повсюду — на столе, в шкафу. на полках.

И не нашла. И спорили опять.

Стихи читали. Мыкались без дела.

И почему-то не ложились спать,

Хоть спать с утра мучительно хотелось.

День изо дня, — и до каких же пор?

Все так обычно, так совсем не ново,

И этот чай, и этот нудный спор

О Блоке и таланте Гумилева.

1930

«Печального безумья не зови…»

Печального безумья не зови.

Уйдем опять к закрытым плотно шторам,

К забытым и ненужным разговорам

О вечности, о славе, о любви.

Пусть за стеной шумит огромный город, —

У нас спокойно, тихо и тепло,

И прядь волос спускается на лоб

От ровного и гладкого пробора.

Уйдем назад от этих страшных лет,

От жалких слез и слов обидно-колких,

Уйдем назад — к забытой книжной полке,

Где вечно — Пушкин, Лермонтов и Фет.