Стихи о себе - [2]

Как дикий ветер в плаче изнемог,

И на дворе рыдали звуки горна,

И расплывались линии дорог

В холодной мгле, бесформенной и черной,

И падал дождь…

1925

МАРТ

…А там нарциссы отцвели

В долине  за Джебель-Кебиром,

И пахнет весело и сыро

От свеже вспаханной земли.

Уже рассеялся туман,

Прошла пора дождя и ветра,

И четко виден Загуан

За девяносто километров.

И девственною белизной,

Под небом, будто море — синим

Белеет в зелени густой

Цветок венчальный апельсина.

Шуршит трава, басит пчела,

А скоро зацветут мимозы

У той тропинки под откосом…

Тропинка, верно, заросла…

1926

Я НЕ ПОМНЮ…

Переплески южных морей,

Перепевы северных вьюг —

Все смешалось в душе моей

И слилось в безысходный круг.

На снегу широких долин

У меня мимозы цветут.

А моя голубая полынь

Одинакова там и тут.

Я не помню, в каком краю

Так зловеще-красив закат.

Я не знаю, что больше люблю —

Треск лягушек или цикад.

Я не помню,  когда и где

Голубела гора вдали,

И зачем на тихой воде

Золотые кувшинки цвели.

И остались в душе моей

Недопетой песней без слов

Перезвоны далеких церквей.

Пересветы арабских костров.

Говорили о злобе пожарищ,

В черном небе густела гроза.

Говорили при встрече: «товарищ».

Никогда не смотрели в глаза.

Узнавали по голосу вести

Мимоходом, на остром ветру.

В мутном мраке фабричных предместий

Находили ограбленный труп.

Рано, в сумерках, дом запирали,

Спать ложились и света не жгли.

По утрам в гимназическом зале

Повторяли: «вчера увели…»

И за наглым разбойничьим свистом

Опьяневших от крови солдат

Четко слышался в воздухе мглистом

Непрерывный и  жуткий набат.

В расплескавшейся мутной стихии.

В первобытной, запутанной тьме

Были ночи, как сны — огневые,

были лица — белее, чем мел.

И в рассветном молочном тумане,

В час, когда расточается мгла,

Где-то вспыхивала и росла

Напряженная радость восстанья.

1928

ТРОЕ

Где-то песни чужие звенят.

День смеется, унылый, серый…

И стоят на столе у меня

Утка с ярмарки и химера.

Здесь нас трое, и мы друзья.

Скучно нам и немножко жутко.

Здесь о нежном тоскую я,

О Монмартре тоскует утка.

И высовывая язык,

Затая неистовый крик,

Взглядом мудрым, высокомерным,

Нас оглядывает химера.

И проходит за часом час,

И сверкает моя иголка.

Тишина и покой у нас,

Благодать во всем. Скучно только.

И до боли чего-то жаль —

Ведь у каждого есть потери:

Утке хочется на Пигалль,

На Ситэ — премудрой химере.

Будет тихий, серый туман,

Будет вечер, ненужный, длинный…

Вероятно и я сама

Тоже стану игрушкой из глины.

1926

«Клубится дым у печки круглой…»

Клубится дым у печки круглой,

Кипит на керосинке чай,

 Смотрю  на все глазами куклы, —

Ты этих глаз не замечай!

Все так же ветер в парке стонет,

Все та же ночь со всех сторон.

А на стене, — на красном фоне —

Верблюд, и бедуин, и слон.

Ведь все равно, какой печалью

Душа прибита глубоко.

Я  чашки приготовлю к чаю,

Достану хлеб и молоко.

И мельком в зеркале увижу,

Как платье синее мелькнет,

Как взгляд рассеян и принижен,

И нервно перекошен рот.

1925

СТИХИ ОБ ОДНОМ

К.А.

I.«По садам пестреют георгины…»

По садам пестреют георгины —

Яркие осенние цветы.

С невеселым именем Ирины

Все светлей и радостнее ты.

Оттого ли так светло без меры,

Оттого ль так знойны эти дни!..

Эту легкость, эту боль и веру

Господи, — спаси и сохрани.

II. «Я все оставила, чем я жила…»

Я все оставила, чем я жила.

Всем, прежде близким, сделалась чужая.

И не оглядываясь отошла,

И ни о чем не вспоминаю.

Я все забыла: горечь пустоты,

И тихий лязг нетвердой черепицы,

И все мои восторги и мечты,

И письма те, — на десяти страницах.

Я даже не пишу теперь стихов,

Моих унылых и наивных жалоб…

— Все отдала я за твою любовь.

Неужто мало?

III. «Мы расстаемся тихо и просто…»

Мы расстаемся тихо и просто,

Слишком просто, чтоб стало темно.

А большие, мохнатые звезды

Будут медленно падать в окно.

И по-прежнему  душные ночи

Будут мучить в тревожном бреду…

— Ты не бойся, что я пророчу,

И накаркаю нам беду.

Но последней, короткою встречей

Мы искупим невольную ложь.

Я тебе ничего не отвечу,

Друг мой нежный, — и ты поймешь.

И не станет больных вопросов,

И запутанной, глупой игры.

Мы расстанемся тихо и просто,

Слишком просто, чтоб плакать навзрыд.

IV. «Принимаю все твои упреки…»

Принимаю все твои упреки,

Все, что будет, — будет хорошо.

Только б ты не сделался далеким,

Из моей бы жизни не ушел.

Захлебнусь я тонким сладким ядом,

Задохнусь я в песенном хмелю.

Тихий друг, мне ничего не надо.

Знаешь сам, как я тебя люблю.

V. «Еще дурманит в полдень яркий зной…»

Еще дурманит в полдень яркий зной,

И зелены развесистые клены.

Еще волнует радостью простой

Суровый ритм моих стихов влюбленных.

Еще мерещится везде

Тревожный взгляд (уже такой знакомый!)

И словно нехотя сгорает день,

Слегка подернутый осенней дремой.

И ширится красивее закат,

Подкрашивая неподвижный воздух.

А вечером по-прежнему горят

Спокойные, большие звезды…

— А ты вернешься — будет тихий дождь,

Седой туман забьется в щели ставень,

И никогда ты больше не найдешь

Того, что так легко оставил.

А осень-плакальщица унесет

Последние доверчивые мысли…

И ты поймешь, как опустело все

И в белом доме, и в душе, и в жизни.

VI. «Уйди! Я буду ревновать…»

Уйди! Я буду ревновать,

Я стану бледной и унылой.

А ты боишься потерять

И то немногое, что было.

Глядишь внимательно в глаза…

Зачем? В наш век ничто не вечно.